Владислав Шубин - Путь меча [litres]

– Сам дурак. Я между прочим больше на мать похож, батя сам говорил.

– Слушай меня, а то опять мимо ушей пролетит. – Не обращая внимания на недовольное бормотание, Вертик продолжил: – Мне Лори говорила, что маги только в большой толпе для крепостей опасны, если складывают силы. Против камня нашей стены они не смогут ничего сделать, стены ведь по соглашению еще гномы клали, а они, сам знаешь, рунами все скрепляют.

– Вот вы где, сорванцы! А ну марш домой!

От зычного крика Мальцев невольно поморщился, он уже давно пришел в себя, однако так и не смог заставить себя открыть глаза и пошевелиться. Сил не было даже чтобы прогнать какую-то букашку, жестоко терзающую кожу на лодыжке.

Лежа в тишине, он пытался разложить по логическим полкам, что с ним происходило во сне и наяву. Выводы были несколько обескураживающими. Все, что было в том странном месте, не менее реально, чем и то, что происходит наяву. Очнувшись, он какое-то время ощущал остатки жгучей боли в крепко сжатых кулаках и рассыпающиеся внутри него снежинки энергии двойника. Слишком все логично, чтобы быть простым сном. Опять же сверхъестественная регенерация, только благодаря которой он ещё на ногах. С чего бы ей проявиться на ровном месте? Осталось понять только, где он находился, что это за странный тип в халате и зачем Федор ему нужен. Парень боялся признаться самому себе, но своими повадками и жестами двойник очень походил на хранителя Ашкерума.

Касаясь руками Мальцева, двойник чересчур открылся и какой-то гранью своего я Федор сумел дотронуться до течения мыслей своего отражения. Контакт разорвался раньше, чем он успел осознать, что именно увидел. Однако этого хватило, чтобы понять, что его вели с самого начала. Двойник даже снимал часть его воспоминаний, чтобы добиться движения мышления Мальцева в необходимом ему направлении. Сказать, что такое манипулирование злило парня, значило бы не сказать ничего. Решив оставить проявления злости на потом, Фёдор медленно разжал кулаки, стряхнув с ладоней комки травы и земли, видимо его принесли, так не сумев разжать ладони.

– Пинтус, эй! Он очнулся. – Кто-то, неосторожно схватив за плечо, приподнял его над лежанкой. Глаза поневоле раскрылись, наверное, все-таки для того, чтобы увидеть, кому потом оторвать руки при случае. Встретившись взглядом с улыбающейся физиономией Геворна, Мальцев утвердился в своих намерениях.

– Как себя чувствуете? – Пинтус деловито провел руками над телом парня и чему-то удивленно хмыкнул. – Можете не отвечать. Молодой человек, вы уже в который раз ставите в тупик знатока медицины в лице меня.

– Рад, услужить. – Мальцев не узнал в этом хрипе свой голос.

– Подождите. – Пинтус приложил руки к груди парня. В тело словно влили новые силы, сердце стало биться более уверенно.

– Вот так будет лучше. Я влил немного энергии, но вам обязательно нужно поесть, чтобы окончательно не ослабнуть. Кстати, почему вы вчера не воспользовались своим амулетом?

На это Мальцеву было нечего ответить. Из прошлого вечера он помнил только, как ему совершенно сорвало крышу от увиденного, и какое-то время он воспринимал мир тусклыми картинками, двигающимися в рваном ритме. О боже! Магда!

Что-то увидев по лицу парня, старый лекарь поспешно приподнялся и, потянув Геворна за руку, вышел за пределы палатки.

– Не отпускай парня одного сейчас. Посмотри, чтобы он поел, потом приведешь ко мне. – Пинтус отогнул угол шатра, Саргон все так же сидел на кровати, с взглядом, устремленным в никуда.

К вечеру того же дня кочевники снова установили таран и соорудили новые завесы от стрел. Несмотря на понесенный урон при неожиданной вылазке из города, каффидцы продолжали действовать и ночью при свете факелов.

В этот раз возле укреплений, на безопасном для обстрела расстоянии, кочевники расположили еще один ряд временных строений, из которых должна была прийти помощь в случае необходимости.

К утру стена снова начала поддаваться, однако один из отрядов Торбина, с примкнувшими к нему соотечественниками, успел закончить новую стену рядом с разрушенной, прежде чем кочевники установили штурмовые лестницы.

К этому времени войска каффидцев, неся постоянные потери и не преуспев в деле захвата города, начали выдыхаться, теряя боевой напор. По мнению вездесущего Геворна, самые глупые и смелые уже кормят ворон, остались самые осторожные и хитрые. В лагере осаждающих наступило затишье. Только со стороны насыпного вала слышалась перекличка часовых, невидимых со стены из-за защитных укреплений, и доносились звуки строительства – каффидцы что-то готовили горожанам.

Оглядывая с небольшого возвышения нанесенный лагерю своего войска урон, владетельный вельможа Арух Туали ас’Тафир с тоской думал о том, как будет объяснять своему влиятельному родственнику причину столь больших потерь. Почти тысяча воинов была потеряна убитыми и ранеными за последние трое суток. Сгорел большой запас провизии и несколько десятков шатров со всем их содержимым.

Печальное начало карьеры военачальника. Его и без того бледное лицо осунулось, когда вельможа представил, как будут потешаться над ним его недруги, их жены – высокомерные шлюхи и прочие завистники, которых молодой ас’Тафир, следуя моде, успел накопить за время сытной жизни в столице.

Арух не мог отделаться от мысли, что кто-то навел на него порчу. Как еще объяснить то, что он уже три дня стоит у стен городишки, на треть меньше размерами его собственного имения, и это учитывая, что воинов у него минимум в десять раз больше, чем защитников города. Гнилозубый Мансор не оправдал и доли возложенных на него надежд, сгинув в нелепой стычке под стенами города, теперь было невозможно даже свою вину свалить на какое-то конкретное лицо.

Была еще надежда как-то умолчать подобный фарс судьбы, благо, что в Каффидии людей было с избытком, тысячей больше, тысячей меньше – никто и не заметит, но на столь большую удачу Арух ас’Тафир особо не рассчитывал. Вокруг одни враги и завистники, мигом найдутся доброжелатели, готовые продать тебя за пригоршню золота, что взять с неграмотных плебеев, не осознающих своей чести служить отпрыску древнего рода.

Ночью, узнав обо всех несчастьях, обрушившихся на его ставку, он, сам того не ожидая, впал в ярость и, разрубив голову доставившему сведения о потерях вестовому, долго топтал его тело ногами. Потом спохватившись, ушел в свой шатер с подпалинами, провожаемый взорами ненависти, буквально обжигающими кожу. В шатре силы его оставили, и он разрыдался от чувства нахлынувшего бессилия, что, как он полагал, все-таки удалось скрыть от вошедшего в шатер помощника. Полонянка же ничего никому не расскажет – мертвые не болтают.