Максим Далин - Искра

А Искра лизнул ладонь и сказал тихо:

— Рано ещё радоваться. Не удушил я её.

Нахмурился Чёрная Скала:

— Не удушил? Почему не удушил? Напрасно.

Покачал Искра головой:

— Не напрасно. Брату она жаловаться станет — а значит, в тордох к нему отправится. Следы оставит. Вот куда я пойду — по следам. Здесь её душить — половину дела сделать. Туда я пойду, где у злой погани стойбище, где наши мёртвые предки их дохлых оленей пасут. Их тордох сожгу — чтобы забыли твари из Нижнего мира к нашему стойбищу дорогу.

— Какомэй! — поразился Чёрная Скала. — Никогда я не слыхал, чтобы шаман совершал такое! Что тебе нужно, чтобы дорога была легче? Скажи — дам я.

Искра только вздохнул. «Не забудь, — подумал, — что другом моим назвался — а то у богатых людей память короткая». А вслух сказал:

— Матери моей весточку передай — иначе тревожиться станет она. Скажи, на Песцовую реку я уехал. А мне позволь поспать у тебя до утра — уеду я, как только метель уляжется.

Покивал Чёрная Скала:

— Так и сделаю, шаман. А ты — то делай, что келе подскажут тебе.

Проснулся Искра — и не сразу понял, где он, что за девчонка ему варёной оленины принесла. Личико у девчонки осунулось, под глазами тени легли — но глаза блестят, на щеках ямочки, зубы, будто сахар, белые.

Кедровка, вот кто.

— Всё я помню, великий шаман, — сказала. — Помню, как келе из чёрных костей нас с сестрой задушить хотел. Как в тордохе темно было, словно под землёй, тени по стенам метались и огонь в очаге горел без света. И как ты пришёл, свет принёс, пальцы твари разжал на горле у меня.

Улыбнулся Искра:

— Легко ты говоришь, легко дышишь — рад я. Неужели улетела вместе со мной? Не видел я — на злую погань смотрел.

Хихикнула Кедровка:

— Я не такая большая, как ты. Если и летела рядом с тобой, то — как мошка рядом с Вороном. Где же тебе заметить меня!

Услышала это Куропатка — за косу Кедровку дёрнула и оттолкнула в сторону:

— Больше слушай, Искра, как сестра моя болтливая небылицы плетёт! В любое дело она лезет, досадно ей, завидует она, что у меня лицо белое, а на её лицо сажа осела! Младшая она, всю красоту духи мне отдали, ей ничего не осталось!

Выдернула Кедровка косу из кулака Куропатки, из тордоха выскочила. Правду Куропатка сказала: лицо у Кедровки и впрямь темнее. Но что Искре до того за дело!

Поднялся он, вышел из тордоха следом за Кедровкой, окликнул:

— Я — огонь, ты — дым. Вместе мы вверх поднимались. Знаю я, что ты впрямь улетала, знаю, что келе видела.

Обернулась Кедровка. Снежинки с небес летят, на её волосы садятся, на горячих щеках тают.

— Хорошо, — сказала. — Это хорошо, что веришь мне.

Высунулась из тордоха Куропатка:

— Замёрзнуть хочешь вместе с моей глупой сестрой, Искра?

Вздохнул Искра:

— Оленей покормить надо мне.

Рассмеялась Куропатка:

— Сами они прокормятся!

А Кедровка в лицо Искре взглянула:

— Впрямь непростые олени?

И не стал Искра её от себя гнать. Стояла Кедровка рядом, смотрела, как олени с медвежьими клыками горячую кровь с ладони Искры слизывали — а сумеречный медвежонок, тень в метели, снег глотал, на который капли крови упали.

— Вот они какие, келе… — сказала тихонько.

Усмехнулся Искра:

— Вот ты какая… шаманка.

Отвернулась Кедровка в сторону:

— Никакая я не шаманка. Твоими глазами вижу, твоими ушами слышу. Чую, какой жар от тебя идёт — и тепло мне.

— Маленькое вдохновение, — сказал Искра. — С самую малую мошку, а летает.

Вслух Кедровка не согласилась — но и спорить не стала.

В тордох они вернулись, когда сам Чёрная Скала огонь кормил — тюлений жир лил в него.

— Благодарю, — шептал, — тебя, общий отец, за то, что нам помог и сыну своему, — последнюю каплю из плошки вылил, к Искре повернулся. — Ты, Искра, — сказал весело, — любой моей дочери рукавицу дари. Хочешь — обе подари, дочери мои тебе другие рукавицы красным бисером вышьют.

Рассердилась Куропатка, а Кедровка смутилась. И богатый человек Чёрная Скала рассмеялся.

А Искра об этом ничего говорить не стал. От того, как Кедровка кончик косы прикусила, тепло стало ему — но говорить об этом не время и рукавицы дарить не время.

— Пурга унялась, — сказал Искра. — Пора ехать мне.

Не стал Чёрная Скала возражать. Бисер юколу и оленину варёную в мешок положила — в дорогу. Пошёл Искра запрягать своих оленей-келе — и снова за ним Кедровка выскочила.

— В тордох иди, — сказал Искра. — А то от холода ослабеешь, и Лихорадка снова тебя возьмёт.

— Я пойду, — сказала Кедровка. — А ты вернись. Я с тобой рядом летала, я думать о тебе стану. И — возьми с собой мою куклу, Искра. На удачу.

Улыбнулся Искра.

— И малицу с белыми куропатками надеть, чтобы с куклой играть веселее было?

Взглянула Кедровка сердито:

— У всякого свой тайныкут, Искра. У меня оружия нет, я тебе даю кусочек своей радости. Может, он тебе пригодится, когда одинокий путь будешь искать в темноте.

И куколку протянула — из тальниковых прутьев сплетённую, завёрнутую в пыжик, подпоясанную красной ниточкой. С ладонь ростом, не больше.

Взял Искра куклу. За пазуху сунул её, как шаманский амулет. Послушал, как Чёрная Скала с пастухом разговаривает, как пастуха просит к Круглому озеру весточку отнести — Ранней Заре сказать, что сын её к Песцовой реке подался. И хлестнул оленей.

Ступили олени на снежную пелену, вьюгой разглаженную. А на снегу следы горят — будто кто тлеющие угли разбросал. Дымятся следы — а снег не тает под дымом. Незримые эти следы; келе эти следы оставил.

Повернул Искра упряжку и поехал по дымным следам — искать место, где Срединный мир с Нижним сходится.

Ветер устал, лёг в засыпающие снега, отдохнул и снова поднялся, когда добрался Искра до скальной гряды, что Каменной Гривой зовётся. Привели его следы к узкому тёмному провалу между вековых глыб — и догадался Искра, что этот провал и есть ворота в Нижний мир, через которые злая нежить во плоти на землю выходит, чтобы людей пожирать.

Никто из людей живым под землю не спускается — только мёртвых под землю кладут, нельзя туда живым, не место там живым, никогда живые из-под земли не возвращались. Но Искра о том давнем запрете не разрешил себе думать. Стал провал рассматривать.

Провал невелик. Сильный воин с плечами, на которые можно оленя-трёхлетка взвалить, нипочём не пробрался бы в щель эту — но Искра до сильного воина ещё не дорос. Усмехнулся он про себя: шаманчик-мышонок сквозь мышиную нору в Нижний мир пробраться хочет! — и свистнул медведям, чтоб из оленей вышли они. Придётся Искре нарту свою у провала оставить — но медведей он с собой взять решил: помощь деда, шаманская сила, есть, кому спину прикрыть, когда дойдёт до драки.