Андрей Мажоров - Дьявольский полдник

К а т я. Что похоже? Может, спуститься? Старуха храпит на весь дом, не заметит.

П а ш к а. Нет… Не надо. Опасно.

К а т я. Ты ее сердце прослушал?

П а ш к а (медленно). У нее нет… сердца. (Пауза.)

К а т я. В смысле — остановилось?

П а ш к а. В смысле — совсем нет.

К а т я. Так не бывает!

П а ш к а. Это что-то вроде фантома. Только осязаемого. Такого я еще не видел…

К а т я. Солярис в петербургской дворницкой.

П а ш к а. Вроде того.

К а т я. И что ты обо всем этом думаешь?

П а ш к а. Ты знаешь… Пока, правда, на уровне догадок. Но только мне кажется, что Полдник, кроме нас, здесь ловит кто-то еще.

К а т я. Проведи молекулярный анализ вещества. Из чего она сделана?

П а ш к а. Уже пробовал. Прибор не определяет.

К а т я. Не может быть. Посмотри еще раз!

П а ш к а. Ладно. (Встает, подходит к телу А н и с ь и и вдруг отшатывается. Анисья резко садится в постели.)

К а т я. Что ты затих? Что случилось?

А н и с ь я (вставая и быстро двигаясь к входной двери). На погост мне пора. На погост…

П а ш к а пытается ее удержать, но внезапно получает удар такой сокрушительной силы, что отлетает в сторону.

А н и с ь я. На погост… На погост… На погост… (Легко взбегает по лестнице и исчезает за дверью.)

Двор. Ночь. Едва освещенные, из дома, один за другим, выходят странные бледные люди. Движения их неестественны, скованны. Плывет тяжелая, мрачная музыка.

Конец ноября того же года. Поздний вечер. Подвал Телушкина. К а т я накрывает на стол. Й о г а н подбрасывает поленья в печь. П а ш к а меланхолично пощипывает гитарные струны.

К а т я. Спел бы что-нибудь.

П а ш к а. Не поется.

Й о г а н. Уныние — это самый большой грех.

К а т я. Много ты понимаешь. (Пауза.) Нет, Алдонин, правда — спой… А?

Й о г а н. «Не верти ты мной, Алдонин, и не мни ты мне ладони…»

П а ш к а. Бред. Бредятина… Давайте дальше. Что там еще случилось?

Й о г а н. Американец Джозеф П-пристли запатентовал газировку.

П а ш к а. Тьфу! Дальше… Ну, вспоминайте…

Й о г а н. Брюллов написал «Последний день Помпеи».

П а ш к а. Ну при чем здесь Брюллов…

К а т я. Пушкин сочинил «Медного всадника».

Й о г а н. Это который про потоп? «Удобный случай нашим дамам п-подмыться».

К а т я. Вечно ты все опошлишь.

Й о г а н. При чем тут я? Это сам автор так пошутил. Известный отклик на новость о наводнении.

П а ш к а. Фраза датируется двадцать четвертым годом. Тогда он сидел в Михайловском, был зол и раздосадован. Не подходит. Нужен текущий год.

К а т я. Ну, «Анджело» он еще написал. Набросал план «Капитанской дочки». Пожалован в камер-юнкеры двора.

Й о г а н. А это вот еще: «Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, лучше посох и сума.» Не тогда ли писано?

К а т я. Именно.

Й о г а н. Хорошо сказано. Я после Обуховской все в уме повторял.

П а ш к а. Не то все это. Не то.

Й о г а н. Тебе не кажется, командор, что мы битый час занимаемся ерундой? Сидим тут и п-поводы придумываем… Что бы еще такого отчебучить? Кого бы спасти? Может, мне явиться к самому, понимаешь, Пушкину — в виде Петра Первого — и прямо так в лоб ему и зарядить: что же ты, брат П-пушкин, мою бронзовую статУю медной обозвал? Нехорошо, мол… А п-потом посмотреть, в следующих изданиях — поправил он свой ляп или нет? Остался ли сей факт в анналах?.. Нет, ребята, так П-полдник не сыщешь…

П а ш к а. А как?

Й о г а н. А никак. Schluss jetzt! (Хватит уже! — нем. яз.) Бесполезно искать то, чего не существует. П-после того, как я побывал в дурке, чуть сам не рехнулся. Испытание не для слабонервных. С каким-то п-психом на плечах несся до самого извозчика. (К а т я прыскает.) А наш Поприскин, как выяснилось, преспокойно фурибундит до сих пор. Навел я справки. А твой Валенюк все равно пасквиль навалял. Как Телушкин в кабаках по шее щелкает. И кстати… (Й о г а н как-то странно осекается.)

К а т я. Что — «кстати»?

Й о г а н. Да так — ничего… Ты бы, Крис, в самом деле — спел, что ли? Только тренькаешь, душу терзаешь.

К а т я. Нет у тебя души.

П а ш к а. Ладно. Слушайте песню.

П а ш к а поет «К Ангелу Петропавловской крепости» (www. mazhorov. com/?p=16)

Й о г а н. Ну и нудятина. П-прямо для моей шарманки. Продай, я тебя в долю возьму.

К а т я. Сам сочинил?

П а ш к а. В архивах нашел, случайно. Какой-то забытый студент придумал. В семидесятых годах двадцатого века.

К а т я. Чувствуется. Вполне неумело, но искренне. Телушкину пел?

Па ш к а. Пел, только про другого… «По небу полуночи ангел летел и тихую песню он пел».

К а т я. И что же Петр?

П а ш к а. Пьяный был, расплакался… «Все равно как, говорит, Лермонтов твой со мной на шпиц подымался. Как, видит Бог, подслушал меня»… Ангелом для него была Анисья.

К а т я. Еще одна загадка. Где она тут… лежала?

П а ш к а. Вот здесь она лежала. Где я сижу.

Й о г а н. И ничего не осталось? П-платок, брошка, заколка?

П а ш к а. Ничего. Только простыня смятая.

К а т я. Запах? Свет? Звуки? Хоть что-то происходило?

П а ш к а. Говорю тебе — ничего. Все стерильно было. Просто встала и убежала. С криком «на погост мне надо».

Й о г а н. Чертовщина. Намек, что ли?

К а т я. А зачем?

П а ш к а. Что — зачем?

К а т я. Приходила она зачем?

П а ш к а. С мужем повидаться! Целовались они!

Й о г а н. Подумаешь — призрак. П-прошлое и не такое знает. Вот, к примеру, рассказывал мне один старшекурсник. Был он на п-практике в Александро-Невской лавре. Под личиной семинариста. П-помогал при похоронах Достоевского. Это были, как известно, самые многолюдные похороны. Тридцать тысяч народу. (Й о г а н, задумавшись, умолкает, продолжая работать кочергой.)

К а т я. И что? Чего ты утих?

Й о г а н. П-потом все разошлись. (Пауза.)

П а ш к а. Да, это особенно важно. Это сенсационно.

Й о г а н. А ему в ту ночь не спалось. Переволновался. Ну и решил пойти на могилу — п-поправить чего-нибудь, прибраться. И вдруг видит: он там не один. Еще п-подходят.

К а т я. Это как раз неудивительно. Молодые священники его любили.

Й о г а н. В том-то и дело, что это были не священники. Приятель мой сначала ничего не понял. Ну, стоит у могилы некто тощий, длинный, в лохмотьях. Рядом, на к-коленях, девушка — плачет. П-потом еще чиновник пришел, пожилой, все причитал. И другие явились, по виду — разночинцы. С цветами, свечками… А он в толк взять не может — как они туда все попали? В три часа ночи? Ворота-то на ночь закрывают. А потом, говорит, как обухом по голове — да это же Раскольников со своей Соней Мармеладовой. И Макар Д-девушкин. И Алеша Карамазов. Даже, говорит, Фому Фомича Опискина признал. (Пауза.)

П а ш к а. Хм… любопытно.

К а т я. То есть они все материализовались и пришли с отцом попрощаться?

Й о г а н. Выходит, так. Потом приятель сделал доклад на семинаре. Стяжал острые д-дебаты. Р-одилась гипотеза: Петербург-де, самая загадочная точка планеты — это мыслящая субстанция. Город-мозг, причем слегка п-повернутый. Он зачем-то оживляет наиболее мощных фантомов. Берет их из мозга почившего писателя и, так сказать, воплощает. А она с тех п-пор не являлась?