Ульяна Берикелашвили - Лаэрен

— Я… так ты обманывала меня? Ты моргала тогда! Живая.

Я вздрогнула от её злости и непонятно жалящих слов.

Она подбежала ближе к окну и скрылась где-то в глубине. Она зашла внутрь. Я слышала стук чего-то большого и металлического. Слышала её сопение, бег по ступенькам. Кто-то останавливал её, просил не шуметь.

Удар.

Ещё удар.

И я слышу, как она что-то трясёт и кричит куда-то вдаль.

— Она только что сидела на окне! Она… у неё был телефон! Слышите?!»

И другой, более спокойный голос.

«Не тревожьте. Она в коме, вы же знаете… Она не могла…»

Снова стук, а затем короткие гудки в телефонной трубке.

Всё так непонятно. Я посмотрела на Элвиса. ТО, что девушка назвала телефоном, не исчезло. Я нажимала наугад клавиши, а на зеленоватом экране мелькали имена.

И ту, что звонила мне, звали Амелией.

Перебираю в уме слова, что кричала она.

Мозг.

Кома.

Врачи.

Этаж.

Реанимация.

Но одно было ясно настолько, что я удивилась простоте.

Там, за окном, действительно был тот, реальным мир, в котором я умирала.

Вернее, не я, а моё тело.

Что-то произошло со мной, и я умирала. А что именно — знали только ТАМ.

Врачи и Амелия.

Я решила позвонить сама, спросить. Пользуясь подсказками внизу экрана, я выбрала её номер и нажала зеленую клавишу.

Поднесла к уху.

«Пожалуйста, пополните счёт. Ваш номер временно заблокирован»

Сухой, металлический женский голос.

И тогда я поняла. Связь с тем, живым миром односторонняя.

Ближе к вечеру я отправилась к Лукреции. Её мирик был похож на мой. Огромное распахнутое окно и небо. Тяжелые бархатистые шторы цвета тёмного вина и маски. Огромное количество разнообразных масок повсюду.

Лукреция сидела в кресле и что-то методично рвала. В воздухе мелькали лоскутки, что-то белое и лёгкое. А она весело кромсала это НЕЧТО ножом.

Подойдя ближе, я с трудом узнала в этом месиве куклу, которой Лу играла у Арис. Куклу, которую нельзя было трогать никому.

— Она плохая. Она дает себя трогать другим. Я учу её быть хорошей…

— Но Лу… Ты же её изрезала, — я нежно провела рукой по волосам Лукреции, на что она дернулась и заплакала. Вернее, я услышала её плач, на лице девушки пестрела яркая улыбающаяся маска.

Я испуганно вздрогнула от странного звука. Это пела маска у моих ног, слепо открывая рот — прорезь.

— Они всё чаще поют. — Зарыдала сильнее Лукреция. — Я не люблю, когда они поют… Мне кажется, я скоро уйду, как Златовласка. Вернусь ТУДА. Мне страшно.

— Лу, не плачь… — всё, что могла выдавить я, и посмотрела на Элвиса. И мне показалось, что он подмигнул мне, показал на что-то лапками.

Всё, это сказывается усталость.

Но всё равно, из интереса, я посмотрела, куда махнул лапками мой медвежонок.

За кресло Лукреции.

Там проходила сквозь стену из ниоткуда красная нить. Даже и не нить, а что-то странное и прозрачное, внутри чего струилась красная жидкость. Я взяла её в руки и потянула на себя. В ответ она обвила мои ладони и протащила сквозь стену мирика Лу.

И там, за стеной был тоже мирик. Только серый и пустой.

НЕ похожий ни на что.

По коже пробежали мурашки, я крепче сжала Элвиса от страха и сильнее вцепилась в нить, хотя этого не потребовалось — нить проходила сквозь кожу. Я шла дальше. Красная нить вела меня сквозь мёртвые, заброшенные мирики прежних жильцов Лаэрена.

Книжные полки, обилие платьев, засохшие цветы — чтобы не заполняло эти мирики, они были серыми и рассыпались в прах от любого прикосновения.

В одном из них я увидела картины. Такие же мёртвые, как и всё вокруг, они тем не менее были различимы. Сквозь серую плёнку на меня смотрели те, кто был до Велиара и всех тех, кого я знала. Они были такие же занятные, счастливые и веселые.

Они были великолепны.

И было больно, все они вернулись ТУДА, откуда звонила Амелия. Я хотела было отойти к другим, в отдалении стоящим картинам, но нить дёрнулась и вынесла меня в другой мирик.

Мой путь казался мне бесконечным и удивительным. Нить всё не заканчивалась, а я шла, не отпуская её. Я боялась, что, если я её отпущу, она вырвется из руки, разорвав кожицу, и исчезнет. Оставит меня в одном из мёртвых миров.

Я прошла мимо только одного мирика, нить огибала его стены, украшенные или нет, опутанные белыми розами.

И оттуда доносился плач.

Внутри всё похолодело, и я пошла быстрее, стараясь не смотреть на розы.

Это была Златовласка.

Мертвая Златовласка, ставшая серым слизнем.

Мне даже показалась, что она зовёт меня так нежно и протяжно.

Собиииии…

Нет! Нет! Только не это!

Только не бояться.

Не надо.

Я что-то запела, странное и веселое.

Бодро зашагала прочь.

Дальше. В руке звенела красная нить, и мне стало всё равно.

Я узнаю наконец, что ТАМ.

И вот, впереди засиял свет. Яркий, но он не резал глаза. Там и заканчивалась нить, ведущая меня, в этом голубоватом потоке.

Заканчивалась на моей руке.

Я провела ладонью и поняла, что уже не стою, а лежу на постели.

Открываю глаза. Странно звучит, они и так открыты…

Вижу.

В комнате приглушенный свет. Я в белой дурацкой ночнушке лежу неподвижно, пристёгнутая к постели и увитая проводами датчиков и капельниц. На лице — полупрозрачная маска, помогающая дышать.

А вокруг цветы, игрушки и белый халат на вешалке.

На стене яркий плакат. «Возвращайся к нам скорее!»

Встаю с постели и становлюсь ногами на холодный пол. Мысленно представляю, что на мне мягкие и тёплые тапочки. И они появляются.

Это — дань рефлексам моего тела. Оно так и лежит, увитое проводами и еле дышит.

В воздухе витает смерть и обреченность, припорошенная писком датчиков и яркой шелухой мёртвых цветов.

Пахнет осенью.

Но тело пока живо, я чувствую его слабое тепло.

В комнату отрывается со скрипом дверь, и заходит седоволосая женщина. Теперь она стоит рядом со мной.

— Ты из Лаэрена? — спрашивает она меня. Я аж подпрыгнула от неожиданности, а Элвис подавился воздухом.

И мне кажется, он боится ей, эту женщину.

— Откуда вы знаете? — спрашиваю я.

— Не надо было тебе приходить… Видишь, тело твоё дремлет. — В последнее слово она вложила огромный и непонятный для меня смысл.

Пока я думала над её словами, женщина подошла к моему телу, погладила его по руке. Я же ничего не чувствовала.

— Как поживает Арис?

— Хорошо. А откуда вы всё знаете?

Женщина поправляет белый накрахмаленный воротничок халата и загадочно улыбается.

Проводит рукой по стене. Рука проходит насквозь.

— Тебе незачем знать, дорогая. Но мне жаль, что тебя я не смогу вернуть. Ты была бы… — она как-то ужасно улыбается, как Руминистэ при виде кролика.