Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

Скоро к нему все вернется. Вся его сила, Куральд Эмурланн в своем чистейшем виде, и тогда он исцелит собственное искалеченное тело, излечит оставшиеся на сознании рубцы. Когда он освободит изо льда бога-демона и вновь подчинит его себе – кто сможет ему противостоять?

Рулад Сэнгар пусть остается императором – это все равно почти ничего не значит. Колдуну-королю он не страшен, больше не страшен. А чтобы совсем его раздавить, имеется некий документ, собственноручное признание – о, как же он тогда обезумеет!

Далее, проклятые захватчики – которые вдруг обнаружат, что флота у них больше нет.

А потом река поднимется в наводнении, потоки воды очистят этот треклятый город. От захватчиков. От самих летерийцев. Я их всех утоплю!

Достигнув переулка, он вполз в его сумрак, довольный, что скрылся от серого утреннего света, и уже на расстоянии ощутил, как воняет пруд. Запах гниения, разложения, тающего льда. Наконец-то его грандиозные планы становятся явью!

Скользкая, покрытая плесенью брусчатка. Было слышно, что где-то неподалеку на улицах собрались тысячи людей. И все нараспев выкрикивают какое-то имя. Ханнан Мосаг преисполнился отвращением. Он никогда не желал иметь ничего общего с этими летерийцами. Нет уж, он воздвигнет между ними и своим народом неприступную стену. И будет править племенами там, на севере, где дожди мягкие и ласковые, а каждую деревню окружают леса священных деревьев.

Там для всех тисте эдур наступит мир.

Ведь он же отправил их обратно на север? Да, он загодя начал приготовления. Скоро колдун-король воссоединится с подданными. И мечта станет явью.

А Рулад Сэнгар? Что ж, я оставлю ему империю утопленников, страну, покрытую грязью, мертвыми деревьями и гниющими трупами. Правь на здоровье, мой император.

Он обнаружил, что ползти теперь приходится навстречу все усиливающемуся потоку ледяной воды, текущему сквозь переулок, ладони, колени и ступни начали неметь. Он несколько раз поскользнулся. Издал негромкое ругательство, остановился, вглядываясь в окружающую его воду.

Спереди раздался громкий треск, и колдун-король улыбнулся. Мое дитя шевелится.

Черпая силу из заполнивших переулок теней, он двинулся дальше.

– О, а вот и падшие стражи, – воскликнул Ормли, быстрым шагом приближаясь к глинистому берегу Отстойного озера. Лучший Крысолов явился сюда с севера, из квартала Ползучих гадов, – там он был занят тем, что подкупал кого придется, чтобы они выкрикивали имя величайшего революционера империи, героя из героев, и еще то, и се, и все остальное. Тегол Беддикт! Тот, кто отнял все деньги у жирующих в своих усадьбах богатеев! Он отдаст их вам, каждому из вас, – он выплатит за вас все долги! Вы все слышали? Сейчас я вам и не такую чушь скормлю – стойте, куда же вы? Ну, так и быть, вот этого последнего он кричать не требовал.

Ну и ночка выдалась. А тут еще гонец от Селуш доставил ему эту вот сосиску, которой раньше кто-то у себя в носу ковырялся. Хорошо, если в носу.

Ладно, звучит не слишком уважительно и потому не вполне достойно – ни Бриса Беддикта, родного брата героя! – ни его самого, Крысолова Ормли. Так что завяжем с этим.

– Смотри-ка, конфеточка, это он!

– Кто, печенюшка моя?

– Да я помню, что ли? Вот кто!

Ормли нахмурился, глядя на парочку, вяло копошащуюся на берегу, словно две снулые рыбины.

– Это я их стражами назвал? Вы ж оба пьяны в стельку!

– Ты б и не так надрался, если все время слушать вот эту дурную ведьму, – пожаловался Урсто Хубатт. Он принялся раскачивать головой, передразнивая женушку: – Ой, ляльку хочу, ляльку. Большую ляльку, и чтобы сверху только одна губа, а снизу чтобы еще одна, чтобы цепляться не скажу за что и дальше расти. Ой ты пироженка моя, ой как хочу! Ой, можно? Можно? Можно?

– Бедолага, – посочувствовал ему Ормли, подходя ближе. Однако заметив вздувшийся, покрытый трещинами лед в середине озера, остановился. – Что, уже толкается?

– Ты тоже не больно спешил, – пробормотала Пиносель, бросая на мужа уже третий с момента появления Ормли сердитый взгляд. Взболтнув то, что еще оставалось в кувшине, она запрокинула его над головой и сделала добрый глоток. Вытерла губы, наклонилась вперед и уставилась на Ормли исподлобья: – А губа верхняя будет только одна, губа-то. Здоровенькая будет лялька…

– Да брось ты, Пиносель, – отмахнулся Ормли. – Шансов на это…

– Ничегошеньки-то ты не знаешь!

– Ладно, может, и не знаю. Я с такими, как вы двое, вообще редко дело имею. Но вот одно я все-таки знаю. В ванной комнате Старого дворца есть роспись, которой лет шестьсот. На ней – Отстойное озеро или что-то очень на него похожее, если судить по зданиям на заднем плане. И кто, по-вашему, сидит там у бережка на травке с кувшином в обнимку? Уродливая бабенка с еще более уродливым кавалером – ну точь-в-точь как вы двое.

– Ты слова-то выбирай, – возмутилась Пиносель, с трудом подняла голову, вдохнула поглубже в надежде слегка очухаться и попыталась пригладить растрепанные волосы. – Хотя да, в былые-то времена я и получше выглядела.

– Вот что есть, то есть, – пробормотал Урсто.

– А я все слышала! И вообще, свиное ты рыло, кто в том виноват?

– Да людишки же, которые совершенно перестали нам поклоняться и все такое.

– Именно!

Ормли снова нахмурился, изучая пруд и покрывающий его лед. В этот самый момент одна из льдин с громким треском подскочила вверх. Он обнаружил, что непроизвольно отступает на шаг, потом на другой.

– Что, уже выбирается? – торопливо спросил он.

– Да нет, – успокоил его Урсто, который, прищуря глаз, изучал скрежещущую груду. – Это тот, которому палец нужен.

Талая вода у внешней кромки льда завихрилась и пошла пузырями, окрасилась клубами ила, который нес поток, огибающий какую-то плотную массу в центре. Поток расходился спиралью, подобно водовороту, только наоборот.

Потом внутри что-то заплескалось, вода ударила фонтаном, посередине появилась человеческая фигура и с трудом выбралась на берег – кашляя и извергая из себя грязную воду. В ее беспалой руке был зажат меч в ножнах.

Пиносель, сверкая глазами, словно бриллиантами, вздела вверх свой кувшин:

– Да здравствует Спаситель! Да здравствует наш наглотавшийся грязи щенок!

Голос ее сорвался, она закашлялась и сделала еще один добрый глоток.

Ормли извлек из кошеля отрубленный палец и подошел к стоящему на коленях Брису Беддикту:

– Вы не это ищете, сударь?

Сначала был сон, потом боль. Ни то, ни другое, кажется, долго не продлилось, и Брис Беддикт, умерший от яда в тронном зале Вечного дома, обнаружил, что стоит на четвереньках рядом с замерзшим озером. Его била дрожь, он кашлял водой и слизью.