Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Что? — догадался Женька, становясь рядом, — я понял, закрепить надо, да?

— Да.

— Так это, крючки. Саморезы-крючки. В камень вкручу, они легко войдут. Есть у вас? А то на базаре можно купить, они дешевые. Я сделаю!

Женя покачала головой, поворачиваясь к дальнему проему, полному сейчас звездных точек.

— Это закатное место. От них будут тени. Понимаешь? И тогда ничего не получится.

Ее руки поднялись, в попытке объяснить. Но Женька вдруг с холодом по лопаткам — увидел. Не просто свет, что льется внутрь белых камней, трогая мягкие неровности и отбрасывая легкие тени. А свет на живых полотнищах белого, которые будет колыхать вечерний бриз, делая из побеленного камня и обычной белой ткани — фантастическую реальность. Живую. Но Женя говорила и о том, что в лабиринте много мест, они меняются, лабиринт — не на один раз. Нельзя просто вбить полотно гвоздями, потом отодрать, оставляя после фантастики — мусор, декорацию. Как там — цирк уехал, клоуны… Нет, не то сказал, но все равно.

— Белые? — подумал вслух Женька и сразу же отверг мысль, — нет, тени все равно будут. А чего же мы делали, если ты еще не знала, как повесить?

— Тебе не понравилось? — удивилась Женя, — там, на крыше? И потом, я же знаю, мы придумаем.

— А стамеска есть? Ну, я точно не знаю, как называется, с плоским таким концом. Мы сделаем ямки… Нет! Я понял, я знаю, как! Но крючок все равно нужен.

Он оглядел белое пространство хозяйским взором.

— Штук десять крючков. Для начала.

Женя покопалась в кармане и протянула на ладони четыре штуки.

— Пока вот.

— Фонарик тащи, — не удивился Женька, — а еще молоток хорошо бы, и плоскогубцы. Или тоже в карманах поищешь?

Она засмеялась и исчезла в лабиринте, а он остался один. Приготовился нетерпеливо ждать, притопывая ногой, так сильно хотелось уже сделать, чтоб она удивилась, как просто все. И зауважала. Правда, еще сильнее хотелось скорее повесить и посмотреть, как оно.

Но Женя не шла, и он сел прямо на шероховатый беленый пол, провел ладонью по еле заметным следам мочальной кисти. И стал смотреть. По сторонам, а еще вдаль, в проем. И в другую сторону, где мягко изгибался угол лабиринта. И — вверх, где стенка нависала цветной белизной, отчерчивая край неба, полного звезд.

Еще он слушал…

Работа заняла у них не меньше часа. Казалось бы, всего-то: вкрутить в мягкие, как черствый хлеб, стены толстые стержни с резьбой. Но сперва нужно было подыскать им правильные места — на стыках камня. И, о чем догадался гордый Женька, утопить крючки целиком, оставляя ямку для пальца с петлей.

— Можно было б вообще крышки приладить, — говорил, с силой вкручивая железку и следя, чтоб побелка не отваливалась, обнажая камень, — тогда совсем будет гладко, ну, когда снимаешь.

— Не надо. Ты аккуратно делаешь, оно не будет видно. А если будет чуть-чуть, оно как будто стена неровная, как будто, так и было.

— Я понимаю, да.

Но и потом пошли сплошные мучения. Полотно не хотело висеть красиво, то растягивалось скучным квадратом, то провисало унылым гамаком. Время шло, а они все еще ползали, садились на корточки, вставали на цыпочки, отбегали, шлепая босыми ногами (перед входом Женя снова попросила разуться). Стояли напротив, кусая губы и соображая.

Но вдруг, в какую-то непонятную секунду все получилось. Уставшему Женьке показалось, он даже услышал щелчок, как бывает с деталькой, которую суешь, а она не входит и страшно поломать, а потом вдруг, р-раз, щелк. И — красота.

Они выпрямились, опуская руки и отступая в сторону входа. Белая плоскость, странно изогнутая, раскинулась, ловя рассеянный по ночным пространствам свет, и от нее белые стены переливались цветными тенями, расширялись, дыша и, казалось, разглядывая тех, кто помог им проснуться, наполняясь жизнью.

Ахренеть, хотел прошептать Женька, но, конечно, не стал говорить это слово, и «офигеть» тоже не сказал. А искать другие слова, которые говорил в реальной жизни, наверное, только учитель литературы Данила, да и то на уроках, не было времени. И желания тоже. Хотелось просто — стоять и быть, наполняя глаза тем, чего не было, но из-за того, что они пару часов делали нудную обыденную работу, вдруг — стало.

— Спасибо, — вполголоса сказала Женя, — пойдем, да?

Он кивнул. И сразу же захотел, чтоб ночь прошла, и проскочил день, чтоб уже был закат, с могучим красным солнцем, и тогда все тут будет… (ахрененное, с ласковой насмешкой подсказал внутренний голос). Женька фыркнул, не обижаясь.

— Нам нужно поспать, — решила за обоих Женя, уводя его в стеклянный домик и зажигая (так я и знал, обрадовался Женька, следя за ее движениями) не электрическую лампу, вкрученную в центр люстры, а одну из свечей, укрепленных венцом по окружности.

Она зажгла три свечи — с одной люстра выглядела кособокой — и качнула сооружение пальцем. Десятки огоньков закачались в черных ночных стеклах. Загудел электрический чайник.

— Съедим по бутику, и я тебя провожу. Домой.

Женька вздохнул. Больше всего ему хотелось остаться. И даже не из-за Жени, хотя и это тоже. Но вот можно же постелить на крыше одеяло, пока совсем тепло, и лежать, разглядывая звезды. А то где еще так? И когда? И с кем? Болтать можно. Потом заснуть, потому что завтра целая куча дел, и у них задание — искать Отану семерки. А еще в цветке дурмана лежит граненая змейка, ждет штатива и лазерного фонарика. Или того, кто успеет раньше них заглянуть в огромный, красивый, но такой привычный цветок-граммофон. И перед съемкой, которая в темноте, еще будет закат, в лабиринте! Может, они успеют сделать еще парочку парусов. Хотя развешивать их можно к другому закату, уж очень суперски получилось сегодня с первым парусом…

— Так, — прервал он мысли, — а чего меня провожать? Ночь кругом. Я дойду сам, а тебе потом же возвращаться. Нет, я не потому что не хочу. Но это мне надо тебя провожать, если как положено.

— Ничего со мной не будет, — отмахнулась Женя, ставя на стол тарелку с хлебной нарезкой. Положила рядом деревянную доску и стала аккуратно резать сыр, — мажь пока маслом. И мне тоже.

— Ну да, — Женька послушно водил ножом по ломтю батона, — ты меня уже два раза спасала. Так что, да…

— Нет. Ты потом поймешь. Дело в другом. А сегодня… Ты что, не хочешь вернуться домой по новым местам?

— Да ладно, — протянул Женька, — я тут родился. Ну, может, какие-то закоулки и не знаю, но их мало. Чтоб прям по новым местам, из центра к автовокзалу…

— Спорим? — Женя уложила сыр и поставила ближе чашки с чаем, — отсюда и до твоего дома. Не узнаешь ни одной улицы. И переулка.

Он даже обжегся, глотнув слишком много от возмущения. Вот на его башку спорщики! Сперва Капча, теперь вот — Женя.

— Ладно, — засмеялась девочка, — мы не будем спорить, я тебе просто покажу. Идет?