Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— И пусть. Если кто смотрит на цветки дурмана. Это приз.

Они вернулись в большой двор и Женя повела его снова в обход дома, ступила на внешнюю лесенку, светя фонариком на узкие деревянные ступеньки. Женька, стараясь не пыхтеть, считал окна, то есть — этажи. По окнам считалось плохо, выше больших были разбросаны самые разные окошки — вытянутые и квадратные, а наверху, в ряд — несколько совсем круглых, похожих на иллюминаторы.

Выбираясь на крышу, он озадачился, как же так, вроде лечила его Женя на первом этаже, оттуда они выходили сразу на задний двор. Но в потолке он ясно видел через стекла белые полотна, которые таскал ветер — на крыше ведь.

Оказалось, крыша не плоская, а расположена террасами, и пройдя мимо антенн, кирпичных труб с нахлобученными на них ведерками, они спустились еще по одной лесенке, как раз на плоскость, в центре которой выпирала застекленная горбушка. Паруса выглядели обычными белыми простынями, развешанными во множестве в невысоком квадрате, закрытом с трех сторон стенками других частей дома. Женя пошарила по стене, зажегся свет — висячая лампа под жестяным абажуром, вполне яркая. У стены располагался стол с пластиковой столешницей и лавки. На столе валялись всякие мелочи — для шитья — догадался Женька. Клубки капроновых толстых ниток, коробка с большими иголками, органайзер со всякой металлической и пластмассовой мелочевкой.

— Не голодный? — Женя положила фонарик на стол, села, придвигая к себе коробку.

— Нет. Я арбуз ел, дома.

— Тоже мне, еда, — засмеялась Женя, отматывая с картонки кусок белой тесьмы, — ладно, тогда пару часов поработаем, потом я тебя домой провожу.

— Как домой, — сказал Женька упавшим голосом. Хотел добавить, а приключения? Но постеснялся, что он, как маленький, будет канючить. И потом — если обещал. Отану. Нужно сделать.

— Принеси простыню. Они уже высохли хорошо. Одну, что с краю висит.

В спину ему добавила:

— Не провались в стекло!

Женька осторожно стащил с натянутой проволоки пахнущее свежестью белейшее полотно, оставив пустые прищепки. Принес, подхватывая концы, чтоб не наступить. Женя расстелила край по столу, оглядела, задумываясь. Потом показала пальцем:

— Я тебе нитку вдену, и вот тесьма, делаешь петлю и пришиваешь, вот сюда. Потом такую же — подальше. Шей крепко, хорошо?

— Угу, — Женька проследил, чтоб голос казался бодрым.

Когда домучил первую петлю, понял, все-таки это не совсем простыни. Цыганская игла туго входила в ткань, пальцы болели. Даже спрашивать о чем-то, два раза ужалив себе ладонь, не стал, хотя вопросов было — миллион. Сосредоточился, и когда Женя заканчивала на своем краю третью аккуратную петельку, гордо показал и свою работу. Заодно вспомнил, когда последний раз иголку в руках держал, кажется в пятом классе, в лагере пришивал пуговицу к рубашке. А так — все мама. У которой — золотые руки, все так говорили.

— Это для чего? — спросил, воюя со второй петлей.

— Увидишь, — иголка в руках девочки ходила мерно, блестел наперсток на среднем пальце. Снизу со двора слышно было, как квохчет петух, приговаривая что-то на своем петушином языке — слегка угрожающе, будто сейчас заорет. Женька всякий раз замедлял работу, боясь — вздрогнет и уколется острейшей иглой. Поняв, девочка слегка улыбнулась. Подняла голову от шитья.

— Арамис, — позвала строго, но негромко.

С голосом соединился внезапный порыв свежего ветра, захлопали развешанные полотнища, мерцая сумрачной белизной. Кинувшись вниз, ветер подхватил какую-то пустую жестянку и на полукрике петух умолк, словно получил подзатыльник. А ветер — утих.

Женька, держа в одной руке иглу, а в другой обрезок тесемки, поднял брови, вопросительно глядя на девочку. Та опускала лицо все ниже, но потом подняла, не переставая улыбаться.

— Арг, ой, Отан его купил у соседей, на нижней улице. Они собирались продать его другим соседям, что во дворе через стенку. На куриный бульон. Потому что орет дурачок, когда не надо. Тут он никому не мешает. Смешной, да?

— Жень? А как мы тут оказались? Ну, с Молодежки, как? Я позвал, — (орал, как тот Арамис, подумал с легким стыдом), — и вдруг мы уже тут. А?

— Тебе снова голову ушибли, — легко ответила Женя, — забыл? У тебя провал в памяти, наверное.

— Но ты все равно не сказала же! Хорошо, провал. И что, снова мотоцикл «Урал» с коляской?

Девочка помедлила с ответом, но тут снизу голос Отана произнес по слогам — для пущей выразительности:

— Ми-лей-шая Юд-жи-ни-я!

И она с облегчением крикнула:

— Мы скоро! Одно уже готово почти!

Кивнула Женьке на его край и заработала иголкой.

— Так что? — строптиво продолжил Женька, тыкая иглой то в край ткани, то в пальцы, — ффф, гадство…

— Если успеем, — ангельским голосом ответила Женя, — то пойдем примерять, и ты поймешь, что мы делаем. Если без вопросов сейчас.

И еще минут двадцать они прилежно шили, перебрасываясь только нужными для работы словами. Полотна, что ждали своей очереди, висели смирно, иногда колыхались, шепотом хлопаясь о шесты и друг о друга. И было так… так странно, понял Женька, сидя в круге яркого света под жестяным колпаком лампы, почти сказочно: работать, слушая шелесты и всякие дальние звуки, дышать запахами ночи, взглядывать на сильные женины пальцы, в которых сверкает игла. И — мало что знать, а еще — бросить пытаться понять. Просто вот — сидеть и делать что-то. Ночью над городом, в степи.

Он немножко опасался, что, когда они закончат, явится Отан со своими язвительными подколочками и малопонятными намеками. Раскритикует. Но, когда разогнул спину, потирая ноющую поясницу, Женя погрузила ему в подставленные руки ворох полотна и пошла вниз, предупредив вполголоса:

— Не разбуди Отана, он уже спит.

К удовольствию Женьки ткань они понесли не куда-то, а в каменный лабиринт. Войдя и закрыв калитку, Женя выключила фонарик. И снова стало совершенно волшебно вокруг, потому что сверху смотрела в белые переходы такая же белая луна, а свет ее не был белым, оказался цветным, но легчайшим. Легкие оттенки голубого, лимонного, розоватого. Казалось, стоя над ночью, луна собирает цвета огней, как девчонки собирают степные цветы — желтые фонари, красные и зеленые огни светофоров, белые пятна фар, радуги неоновых реклам, а еще — мигание буйков в бухте и россыпи огоньков на бортах кораблей. Собирает и отражает сюда, пронеся через темноту.

Так что, он стоял, почти открыв рот, глазел по сторонам и задирал голову вверх, потом шел за девочкой, которая выбирала нужное ей место и, наконец, остановилась в проходе с небольшим расширением в центре, площадочкой размером с нашу кухню, прикинул Женька, ну, метров шесть квадратных или восемь. Жестом велела положить ткань на приступку сбоку. И прошла к стене, задумалась, трогая пальцем беленую стенку.