Робин Хобб - Странствия Шута [Fool’s Quest]

— Достаточно. Мне просто нужно было немного узнать, как это случилось.

Опять молчание. Потом он прошептал:

— Ты сейчас попробуешь?

Я не ответил. Это означало бы, что я рискую своим собственным зрением. Но могу ли я сказать ему это, когда такая надежда горит на его лице? Сейчас он был больше похож на того Шута, что был со мной на Аслевджале. Зрение так важно для него. Выздоровление было ключом к поискам сына и нелепому стремлению убивать Слуг — единственным целям, интересующим его. Прошлой ночью я праздновал исполнение самых невероятных своих желаний. Могу ли я сегодня разрушить его надежды?

Я буду осторожен. Очень осторожен. Я всегда смогу понять, если опасность станет слишком велика.

Неужели я стал походим на Чейда? Начал стремиться выяснять, как далеко я могу зайти и что сделать с этой магией, если никто мне не мешает? Я отбросил этот зудящий вопрос.

— Сейчас? Почему же нет? — ответил я Шуту, оттолкнулся от стола, встал и подошел к нему.

— Посмотри на меня, — тихо попросил я.

Он послушно отвернулся от свечей. Я поднес одну из них ближе и присмотрелся к его лицу. На щеках, под глубоко запавшими глазами, лежали рубцы. Такие я видел у людей, побывавших во множестве кулачных боев. Там, где плоть тонким слоем прикрывает кость, кожа очень легко рвется. Я передвинул стул и сел лицом к лицу с Шутом.

— Сейчас я буду касаться тебя, — предупредил я и взял его за подбородок.

Я медленно поворачивал его голову из стороны в сторону, изучая шрамы, оставленные скрупулезными пытками и грубыми побоями. Я вдруг вспомнил, как изучал мое лицо Баррич, после того, как меня избил Гален. Приставив пальцы и мягко нажимая, я провел ими вдоль левого глаза. Шут несколько раз поморщился. Потом правый глаз. То же самое. Я понял, что кость была сломана и срослась неправильно. У виска нашлась явная вмятина. Прикосновение к ней вызвало у меня тошноту. Не из-за нее ли он потерял зрение? Кто знает. Я глубоко вздохнул. В этот раз я буду осторожен. Я поклялся, что не стану рисковать ни им, ни собой. Положив руки на его лицо, я закрыл глаза.

— Шут, — прошептал я и снова легко нашел его.

Шут был здесь. В последний раз он был в глубоком обмороке и не знал, что я двигаюсь по его крови. Теперь я ощутил прикосновение его рук к моим. Это могло помочь. Я знал, как выглядит его лицо, но он хотел напомнить, каким чувствовал его. Я начал с того, что ощущали мои пальцы под его глазами. Вспомнил рисунки в старых свитках Вердада Живодера и человеческий череп, до сих пор, вероятно, пылившийся в угловом шкафу Чейда. Наши руки двигались, я тихо объяснял:

— После перелома кость может срастись неправильно. Вот. Чувствуешь? Нам надо это исправить.

И мы медленно работали. Чуть-чуть сдвинули кость… Там, где его лицо было разбито, швы и шрамы сглаживались. Некоторые напоминали мне о трещинах, бегущих по надколотому крутому яйцу. Не спеша, кропотливо мы исследовали кости лица. Работая и осязанием, и Скиллом, мы проверили один большой раскол от нижнего края левого глаза до верхней челюсти. Вершину его скулы покрывал лабиринт мелких трещинок. Во внешнем углу правого глаза тяжелый удар сокрушил кости, оставив вмятину, которая придавила ткани под ней. Какое-то время мы перемещали маленькие кусочки костей, облегчая давление и заполняя полость.

Со стороны может показаться, что это очень просто. Но это не так. Мельчайшие движения крохотных пылинок костей отрывались и изменялись. Я скрипел зубами от боли, которую испытывал Шут, пока моя голова не уткнулась в его лоб. И мы всего лишь очистили нижнюю часть его глазниц. Силы мои были на исходе, и решимость ослабла, когда Шут оторвал ладони от моих рук.

— Хватит. Остановись, Фитц. Я устал. Больно. А боль будит воспоминания.

— Отлично, — хрипло согласился я, но мне потребовалось время, чтобы отделить понимание своего тела от его. Я чувствовал, будто вернулся в свою собственную плоть после долгого и яркого ночного кошмара. Отделившись, я убрал руки от его лица. Когда я открыл глаза, комната поплыла передо мной. На мгновение меня охватил ужас. Я зашел слишком далеко и повредил свое зрение! Но это оказалась просто усталость. Когда я осмотрелся, сумрак комнаты уступил моим глазам. Я с облегчением выпрямился. Свечи сгорели до половины. Я не знал, сколько времени прошло, но моя рубашка прилипла к вспотевшей спине, а во рту пересохло, будто я пробежал до города и обратно. Как только я выпустил Шута, он спрятал лицо в ладонях и облокотился на стол.

— Шут. Сядь, пожалуйста. Открой глаза. Скажи, у нас что-нибудь получилось?

Он послушался меня, но покачал головой.

— Я не закрывал глаза. Они все время были открыты. Я надеялся. Но ничего не изменилось.

— Прости меня.

Я тоже надеялся. Мне было жаль, что он остался слепым, и я отчаянно радовался, что не потерял свое зрение в попытках исцелить Шута. Я спросил себя, насколько же сильно я пытался? Что, если я работал вполсилы? Не хотелось думать так, но искреннего ответа у меня не было. Мне захотелось рассказать Шуту о своем страхе. Что он мне ответит? Предложит вернуть зрение на один его глаз и отказаться от одного своего? Потребует ли он такой жертвы? Соглашусь ли я на нее или откажу ему? Я заглянул в себя и понял, что мужества во мне гораздо меньше, чем казалось. А себялюбия гораздо больше.

Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

Когда Шут коснулся моей руки, я подскочил.

— Значит ты уснул. Ты внезапно затих. Фитц, с тобой будет все хорошо? — в его голосе звучало раскаяние.

— Да, конечно. Просто я очень устал. Разоблачение прошлой ночи вымотало меня. И спал я плохо.

Я потянулся, чтобы протереть глаза и вздрогнул от собственного прикосновения. Мое лицо опухло и горело, будто после драки.

Ох.

Я осторожно коснулся скул и внешних уголков глаз. Даже не вернув Шуту зрение, я заплатил за свой поступок.

Почему?

Ни одно из других исцелений Скиллом не отражалось на мне таким образом. На острове Аслевджал Олух вылечил многих, но на нем совершенно ничего не отразилось. Единственная разница, подумалось мне, в том, что между мной и Шутом есть связь. Это гораздо больше, чем связь через Скилл: когда я звал его с другой стороны смерти, на какой-то момент мы стали единым целым. Возможно, мы никогда по-настоящему и не расставались.

Я моргнул и снова проверил свое зрение. Никакой разницы, никакого тумана. Значит, восстановления кости мало для возвращения его зрения. Хватит ли мне мужества продолжать? Я не знал. Я вспомнил все, что увидел в нем: грязь, яд, плохо зажитые переломы. Сколько из этого мне придется взять на себя, если я продолжу исцеление? Может ли кто-нибудь обвинить меня за отказ принести такую жертву?

Я откашлялся.