Робин Хобб - Странствия Шута [Fool’s Quest]

— В ту ночь я ничего не делал с твоими глазами. Быть может, это значит, что ты начал выздоравливать.

Я подавил предупреждение, которое почти взорвалось во мне. «Не надейся на многое». Я знал, какое слабое у него здоровье. И все-таки теперь он может различать свет. Это значит, что ему становится лучше.

— Я рад за тебя. И мы должны продолжать. Ты ел сегодня?

— Да, ел. Мальчик Чейда принес еду, и, казалось, он уже не так сильно боится меня. Или он просто увлекся птицей. А потом пришел сам Чейд, со свертком вещей для тебя. Фитц! Он все мне рассказал. И я… озадачен. Рад за тебя. И мне страшно. Как может быть такое время, такой мир, где происходит то, чего я никогда не предвидел? И он сказал мне, что Старлинг спела твою историю, и очень красиво! Это действительно так? Или мне приснилось?

Укол досады. Я не знал, как сильно хотел рассказать ему о себе, пока не понял, что он уже все знает. Но его улыбка стерла мое сожаление.

— Нет. Все это правда. И это было удивительно.

И я поделился с ними моментами, которые мало кто понял бы. Я рассказал ему, как Целерити, герцогиня Бернса, наследница своей сестры, леди Хоуп, положила руки на мои плечи. Я смотрел в ее чистые глаза. В уголках ее губ скопились морщинки, но решительная девушка встретила мой взгляд.

— Я никогда не сомневалась в тебе. И ты не должен сомневаться во мне, — сказала она и поцеловала меня в губы перед тем как развернуться и уйти.

Рассказал про недоуменный взгляд ее мужа, прежде чем он поспешил вслед за ней. Про то, как королева Эллиана срезала серебряную пуговицу-нарвала с манжеты и отдала ее мне, повелев постоянно носить ее. Он улыбался, а потом, когда я рассказал ему как люди, которых я едва знал, жали мне руку или хлопали по плечу, его лицо стало задумчивым. Кто-то из тех людей смотрел недоверчиво, некоторые плакали. Сбивали с толку те, кто предупреждающе подмигивал мне и наклонялись, чтобы прошептать: «Помни, как я хорошо хранил твой секрет», или что-то подобное. Хуже всего был молодой гвардеец, который смело прорвался мимо ожидающей знати. Искры гнева танцевали в его глазах, когда он сказал:

— Мой дед умер думая, что послал вас на смерть. До конца своих дней Блейд полагал, что предал вас. Уж ему-то, думаю, вы могли бы довериться.

Затем он повернулся на каблуках и скрылся в толпе прежде, чем я успел ответить ему.

Я заметил, что говорю тихо, будто рассказываю старую сказку ребенку. И веду все к счастливому концу, хотя все знают, что сказки никогда не заканчиваются, и счастливый конец — всего лишь момент, чтобы перевести дух перед очередной бедой. Но я не хотел думать об этом. Не хотел ломать голову над тем, что же будет дальше.

— Чейд объяснил, почему сделал это? — спросил Шут.

Я пожал плечами, но он не видел этого.

— Он сказал, что пришло время. Будто Шрюд и Верити хотели бы, чтобы это произошло. Сам выбравшийся из тени, он сказал, что не мог оставить меня там.

Я порылся на одной из полок Чейда, на другой, прежде чем нашел, что искал. Винный спирт. Я зажег новую свечу и выбрал тряпку. Смочив ее, я начал стирать чернильные веснушки. Это было нелегко. Что хорошо для вороны, то раздражало меня. Я придвинул зеркало Чейда и продолжил соскребать пятна с лица.

— Что это за запах? Что ты делаешь?

— Убираю чернила с лица. Я закрасил белые перья вороны чернилами, чтобы на нее не нападали.

— Раскрасил ворону. На следующий день после признания троном, принц Фитц Чивэл развлекается раскрашиванием ворон, — он рассмеялся. Очень приятный звук.

— Чейд оставил пакет для меня?

— На другом конце стола.

Он снова посмотрел на свечи, наслаждаясь возможностью разглядеть их слабый блеск. Поэтому я не стал их трогать, а перенес пакет ближе и начал развязывать. Запахло землей. Он был завернут в кожу и связан кожаными ремнями. Узлы позеленели от времени, кожа пестрила белыми пятнами от воды. Ремни давно не трогали, и мне даже показалось, что сверток долго, может быть всю зиму, хранился где-то на улице. Наверное, был где-то закопан. Пока я возился с узлами, Шут заметил:

— Еще он оставил тебе записку. Что в ней?

— Я еще не читал.

— Разве тебе не стоит прочитать ее прежде, чем открыть сверток?

— Он так сказал?

— Он долго думал, а потом написал несколько слов. Я слышал скрип его пера и много вздохов.

Я перестал сражаться с ремнями. Что мне интереснее: пакет или записка? Подняв свечу, я увидел лист бумаги. В полумраке я даже не заметил его. Я дотянулся, схватил его и подтянул поближе. Как и в большинстве посланий Чейда, не было ни даты, ни приветствия, и ни подписи. Просто несколько строк.

— Что там? — требовательно спросил Шут.

— «Я сделал, как он сказал мне. Условия не были выполнены. Надеюсь, ты поймешь. Думаю, сейчас самое время».

— Ого, все лучше и лучше! — воскликнул шут. И добавил: — Думаю, тебе стоит просто обрезать ремни. Ты ни за что не сможешь развязать эти узлы.

— Ты уже пробовал, да?

Он пожал плечами и усмехнулся в мою сторону.

— Это спасло бы тебя от необходимости бороться с ними.

Какое-то время я мучил нас обоих, упорствуя над узлами. Завязав их когда-то, кожу намочили, а потом высушили, и это сделало узлы крепкими, как железо. В конце концов я снял поясной нож и разрезал ремни. Я снял их и попытался развернуть что-то скрывающую кожу. Она была не мягкой, а тяжелой, вроде той, из которой делают седла. Она заскрипела, когда я развернул ее и достал что-то, завернутое в промасленную ткань. Я со стуком опустил это на стол.

— Что это? — нетерпеливо спросил Шут, его пальцы потянулись, порхая над спрятанной вещью.

— Давай выясним.

Жирной тканью оказался парусиновый мешок. Я нашел отверстие, просунул в него пальцы и вытащил…

— Это же корона! — воскликнул Шут, распознав фигурку пальцами одновременно с тем, как я разглядел ее.

— Не совсем. Короны не делают из стали. А Ходд не делала короны, она ковала мечи. Она была отличной оружейницей.

Я повертел в руках простую стальную диадему, узнавая работу, хотя никому не смог бы объяснить, как. Знак Ходд нашелся внутри пояска, ненавязчивый и гордый.

— Там есть что-то еще.

Руки Шута хорьками скользнули внутрь кожаного пакета, и он протянул мне деревянную трубочку. Я молча взял ее. Мы оба знали, что в нем лежит свиток. Концы трубочки были закупорены красным воском. Я внимательно рассмотрел его в свете свечей.

— Печать Верити, — сказал я ему тихо. Мне не хотелось ломать ее, но все-таки я вскрыл воск ножом, перевернул и встряхнул трубочку. Свиток был упрям. Он слишком долго пролежал там. Когда он наконец появился, я внимательно рассмотрел его. Нет, вода его не попортила.

— Читай, — шепотом попросил Шут.

Я осторожно развернул пергамент. Это рука Верити, бережный почерк мужчины, который любил рисовать, делать морские карты, наносить планы местности, намечать укрепления, чертить планы битв. Он писал крупно, плотно и ровно. Рука моего короля. Горло сжалось. Я не сразу смог заговорить. Когда же начал читать, голос мой звучал напряженно.