Робин Хобб - Странствия Шута [Fool’s Quest]

— Персеверанс, я не знаю, что здесь произошло, но мы обязательно все выясним. Во-первых, ты должен вспомнить все с самого начала. Я видел, как ты наблюдал за нами, когда мы уезжали в Приречные дубы. Ты собирался выгулять лошадь. Расскажи мне все с этого момента. Все до мелочей. Что и как случилось. Все, что только можешь вспомнить. Давай. Выпей еще бренди. Один глоток. Ну же. Ну, это было не так уж плохо, правда? А теперь поговори со мной. Просто говори.

Я придвинул стул, сел лицом к нему, так близко, что наши колени почти соприкасались. Я сосредоточился на нем и Скиллом, и Уитом. Первым я совершенно его не ощущал, мне уже встречались такие люди. Но внутри всех нас есть животные начала, и, даже если я плохо знал мальчика, мы оба любили Би. Так что я сделал то, что Баррич часто делал со мной: дал ощутить ему спокойствие и безопасность, чтобы он нюхом и всеми чувствами понял, что я здесь для того, чтобы защитить его, и ему ничто не угрожает. Я заставил расслабиться свое собственное тело и замедлил дыхание. Вскоре его плечи опустились. Бренди и Уит.

— Просто поговори со мной, — повторил я. Он медленно кивнул.

Он тщательно описывал день обычной работы в конюшнях, когда вернулся Лант с бинтами и мазями. Я жестом попросил писца посидеть молча. Он с удовольствием сделал это. Пока Персеверанс описывал свой обычный день и слезы о навсегда потерянном катились у него по щекам, я расстегнул его рубашку и осмотрел плечо. Повязку давно, не меняли, он вздрогнул, когда я тронул ее. Рана была безобразна. Стрела прошла сквозь плечо, но не так чисто, как я надеялся, но все обработали гораздо лучше, чем можно было ожидать по отношению к нищему бродяжке.

Я перенес поближе бальзамы и перевязки, и промыл вином рану с обеих сторон. Он стиснул зубы, когда я взялся за клочок рубашки, прилипший к ране. Я крепко сжал ткань и дернул ее. Потекла кровь. Он посмотрел на нее и побледнел еще больше.

— Продолжай говорить, — потребовал я, и он рассказал про человека с ослом, телегой и несколькими измученными щенками. Я кивнул и еще раз промыл его плечо вином.

Я начал накладывать мазь на рану, когда он перешел к тому, о чем я не знал: о позднем возвращении Ланта, Шан и Би. О том, как Лант увел Шан в дом и оставил Би в промерзшем заснеженном фургоне. Лант нахмурился, услышав рассказ мальчика, а когда тот перешел к тому, как дворецкий занес Би в дом, он встал и сухо заметил:

— Не представляю, почему вы слушаете мальчишку. Он либо безумный, либо умышленно все искажает. Я ничего не знаю ни о леди Шан, ни о ребенке по имени Би. Позовите дворецкого и посмотрите сами, что скажет Диксон об этой гнусной выдумке.

— Сядьте, — сквозь зубы ответил я.

Что бы там ни было с его головой, я еще мог простить ему то, что он не может вспомнить про Би и Шан, но как можно простить то, что он бросил моего ребенка на попечение конюшенного мальчика и дворецкого после того, как я попросил его позаботиться о моей дочери?

— Сидите очень тихо. И нет, вы не уйдете в свою комнату. Вы будете сидеть здесь, пока я не разрешу вам выйти.

— Вы разговариваете со мной так, потому что я бастард? Но моя кровь так же благородна, как и ваша, и…

— Сомневаюсь. Я принц Фитц Чивэл, которого вы хорошо знаете как сына Чивэла Видящего, и теперь официально признан короной. Так что сядь и замолчи.

Слишком мрачный момент для объявления моего нового пышного статуса. Он растерянно посмотрел на меня и сжал губы. Я вынул поясной нож и начал резать ленты для перевязки.

— Вы действительно он? Бастард, наделенный Уитом? — произнес Персеверанс, широко распахнув глаза.

— Да.

Следующие слова стали для меня полной неожиданностью. Дрожащая улыбка поползла по его заплаканному лицу.

— Он был прав. Нет, он знал! Мой дед говорил об этом, потому что знал вашего отца, и он говорил, что невозможно ошибиться, хоть разок увидев его. Мой отец с ним соглашался, но я думал, что только чтобы не спорить. Сэр, я горжусь тем, что служу вам, как и вся моя семья служила вашей семье несколько поколений. Здесь и сейчас я клянусь в верности вам и вашей дочери, принцессы Би. Навеки.

— Спасибо.

Что еще можно сказать, когда мальчик обещает свою жизнь и верность? Я спрятал в сердце бурю эмоций, которую разбудили его слова, и заговорил спокойно:

— Продолжай рассказывать, Персеверанс.

— Я вам не вру, сэр.

Предположение, что я могу решить иначе, ранило нежные чувства мальчика.

— Я знаю, что не врешь, — серьезно ответил я. — И сейчас мне нужна твоя помощь. Мне нужно узнать все, что знаешь ты, каждую мелочь. Продолжай рассказывать.

Я услышал о том, как на следующий день он пошел на уроки, где была и моя дочь. Он рассказал о своем разговоре с Би, как она поделилась с ним тем, что я сделал. Она гордилась мной. Гордилась. Слушая мальчика, я следил за Лантом. Он явно запутался в чувствах. Не начал ли он припоминать обрывки того дня, почти затертые самим присутствием Шан? Но как только Персеверанс начал говорить о звуках, услышанных ими и о том, что они увидели, писец снова начал качать головой. Я посмотрел на него, и он замер.

Так я услышал, что в последние минуты своей жизни Рэвел пытался спасти детей поместья. Я совершенно не знал этого мужчину. А дальше я с болью слушал, как моя Би прятала детей там, где, как ей казалось, они будут в безопасности, и только для того, чтобы самой лишиться убежища. Персеверанс рассказал мне о резне, которую видел в конюшне, об убитых мужчинах на земле, с перерезанным горлом, захваченных врасплох за работой, и о своих отце и дедушке среди них, о том, как, перешагивая через тела, он оседлал Присс и о бешеной скачке за помощью.

Его подробное описание налета закончилось стрелой. Он только один раз пришел в сознание, и запомнил, как они увозили Би. Он вернулся в поместье, к горящим конюшням и людям, которых знал всю жизнь, но те не желали признавать его. Тут мальчика затрясло, и я остановил рассказ.

— Достаточно. Хватит на сегодня, Персеверанс. Я знаю, в твоих словах есть правда. Теперь я хочу, чтобы ты помолчал и подумал о людях, которых видел. Вспомни каждого из них, и когда будешь готов, опиши мне их по одному.

Чейд учил меня, что это лучший способ получить информацию от человека, не привыкшего наблюдать. Вопросы вроде «Он был высокого роста?» или «У него была борода?» могут увести мысли с верной дороги.

Пока я перевязывал его плечо, мальчик молчал. В ране было заражение, но не опаснее, чем обычно бывает с такими ранами. Когда я закончил, то помог ему с рубашкой, а затем принес ему еду и еще немного бренди.

— Сначала выпей, залпом. Потом можешь поесть и поговорить со мной.

Он опрокинул бренди, ахнул, крепко закашлялся и схватил кусок хлеба, чтобы заглушить вкус. Я ждал. Он слегка опьянел, чего я и добивался. Его мысли стали свободней и легче. И он рассказал мне то, что мог заметить только конюх. Белые лошади с примечательными плоскими седлами, и большие лошади для мужчин в кольчугах. Седла на больших лошадях были выделаны в чалсидианском стиле. Они говорили на иностранном языке. Я не задавал вопросов, но он вспомнил человека, который то и дело кричал «каритежен, каритежен!»