Елена Асеева - Веремя странствий [СИ]

— От ты тако не выдумывай…, — немедля молвил Сеслав, вон вже перьстал смеятьси и лишь маленько вулыбаясь крепил ножны к сыромятному, широкому поясу на стане. — Костыч непременно надень, усё теплее будеть… А охабень сверху накинь.

— Идеже тяплее, — возмущённым голоском откликнулси Борилка. Мальчик прытко подскочил к дару духа, порывисто наклонившись, поднял положенный ему костыч с земли, вухватив егось водной рукой за ворот, да выпрямившись враз повернулси, прижав енту одёжу к груди и казав её воинам. И вдругорядь ужесь прямо-таки зарокотал, почитай стихший, смех. Зане костыч отрока был сувсем никаким… егось не можно було даже назвать дранным аль ношеным. Чудилось костыч ктой-то, оченно гневливый, пыталси порвать, но, по-видимому, справилси с энтим не доконца, обаче оторвав у негось воба рукава, а весь остальной холст доведя до отрезанных долгих лоскутов, не дюже широких, которые при дуновение ветерка ано малёхо трепыхались, будто жаждали и вовсе расстатьси с ним.

— Ты… навелно, — встрял в ентот весёлый смех Гуша, и, приподнявшись на локотке, вуперши егось у охабень, выпучив уперёдь свои маненькие зелёные глазки, заметил, — ии нуждалси… От тяби Боли-Бошка таку длянь и подалил.

— От…от… мене подарил, — захлёбываясь от возмущения, ответствовал Борилка, и оторвав от груди одёжку протянул её навстречу шишуге. — А я тяперича его тобе перьдарю… ты им вукрыватьси будешь…, — мальчик смолк и глянув на ту рвань кою ему даровали, расстроенно покачал главой. — Луче ты на негось ляжешь… а охабень я свой приберу… У нём точнёхонько не змёрзну.

— Дэ-к… повеселил нас Боли-Бошка на славу…. на славу, — бурчливо отметил Гордыня, и, поднявшись с нарубленных камышей, оные притянул к костерку, да на которых сидывал, встал у полный рость, зачесав растопыренными пальцами пряди тёмно-пошеничных волос назадь. — Чё ж водевай Борюша охабень, а энту дрань мы и прямь як подстилку будём использовать… Одначе, ты, Орёл киндяк Боли-Бошки подыми и Ёжа у него пристрой… хоть вон и рвань даёть, а усё ж одёжку… мало ль чаво можеть случитьси, пригодитси ащё. Гордыня, медленно приблизилси к Гуше, каковой без задержки повалилси на лежанку и вухватил крепенько охабень отрока, не желая с ним расставатьси, да замотыляв главой, тяхонечко заскулил… вызывая у тем самым жалость к собе. Токмо на воина у те жалки стенания не произвели положенного действа и вон высвободив из цепких рук шишуги одёжу мальчонки, поднял её и повернувшись, направилси к Борилке.

Несчастный Гуша ужось ни на чё ни надеясь, тоскливо подвыл да ащё сильнее затрясси от холода або хвори, кыя поедала егось тело. Гордыня, меж тем, обойдя костерок, и сидящих иль стоящих окрестъ него воинов, подошёл к мальцу. Появ подранный костыч, который тот сжимал у руке протягивая Гуше, воин перьдал его Орлу да киваючи главой на болезного поручил у тем самым накрыть его им, а сам принялси спомогать надевать охабень Бориле. Расставив широкось руки, и следя вочами за злобной Лиходейкой, отрок продел их у махонисты разрезы одёжи, а опосля они сообща с Гордыней начали застёгивать на одёже пуговицы вздевая их у петлицы. Кады ж охабень был застёгнут Гордыня оправил на спине мальчугана четырёхугольный откидной ворот— величаемый кукля, доходивший почти до середины одёжи.

— Благодарствую, дядька Гордыня, — молвил мальчишечка, а воин ураз привлёк евось к себе и нежно приобнял.

— Будь тока восторожен, Борюша, — негромко пробачил Гордыня, выпуская егось из объятий и вобращаясь к Сеславу, оный ужо был готов к дороженьке, да, закинул на спину котомку со светочами да плетённу верёвку. — Ступайте спешно и тихо… Ежели вы чрез три дня ня возвратитеся на вечерней зорьке, мы с Орлом выступим вам на выручку… Эй, скверна противная, — гневно вопросил вон и свёл купно свои всклокоченные брови, сёрдито глянув на неторопливо взмахивающую крылами Лиходейку. — У каку сторону надобно иттить. Но Ворогуха, будто та реченька не касалась её, молчала, да продолжала витать у воздухе, плавно махая белыми, лёгкими крылышками. Негодующе вуставившись на старушенцию, мальчоночка приподнял повыше левую руку, крепенько обхватил большим пальцем волосок, прижав к вуказательному, и немножечко потряс егось.

Лихорадка сей миг затрепыхалася у воздухе, а ейные парящие крылья беспорядочно закачалися, погодя дрогнуло усё её тельце и вона сбивши полёть, чуть было не впала униз… хорошо усё ж, шо пролетающее мимо порывчатое дуновение ветра поддержало старушенцию у вышине. Оттогось она нанова смогла встать на крыло, да взметнув ими, недовольственно сморщив личико, злобно пропищала:

— Надобно иттийть тудыкась, — Лиходейка подняла тонюнесенькую рученьку и показала маленечко правее того направления у коем шли путники держась на всток. — У там и зачинаитси взлобок. Вон такой низянький… Ужесь многонько… многонько времечка, вон гибнить… ломаитси, вроде як вумираеть, в там и есть земли Богов. В стародавни годы были построенны там чертоги ихне, и субраны усе богатства Бел Света…Тудыкась… тудыкась ступать надо.

— Ну, чё ж раз туды… так туды, — протянул Гордыня и потрепал ладонью волосья стоящего подле него мальчугана. — Знать сице и поряшем… Ждём вас до послезавтру… коль не вертаетесь вы, мы поспешим на выручку.

— Таки… таки… долги сборы, долги проводы… порась у стёженьку, — скузал Сеслав, да кивнул соотчичам, а узрев як робяты склонилися над оружием, добавил, — Борюша ты лук и туло с собой не бяри… Тутась воставь, абы значить налегке шагать. Хватить нам лука Краса… Чавось тогды ж… пора нам. Гуша ты крепись значить, не кашляй. Сом, а ты мажь ожог Быляте и собе… да ежели чё не так, липовым отваром, я там тобе у котомку положил сухого сбору, пои… усех хворых пои… а мы невдолзе вертаимси… не трявожьтесь. Да скончив гутарить воин оправил на собе охабень, и, немедля ни морга двинулси у том направление, каковое до энтого казала Ворогуха, чуть правее встока и восхода на небосвод солнечного Бога Ра. Следом за ним вустремилси широким шагом Борилка, прижав большим пальцем к вуказательному тонкий волосок с Лихорадкой, которая послушно полетела сторонь. Замыкая шествие тронулси Крас, поправив на собе туло и оглядев беспокойным взглядом хворого Гушу и ужесь вусевшегося у костра Быляту, обряженного у драный костыч.

Пройдя малеша уперёдь, Борила, напоследок, воглянулси и увидал як, поеживаясь от вузноба, Былята поправил на собе дарёный Боли-Бошкой костыч, нежно огладив драный холст на груди дланью здоровой руки да придвинулси к костерку поближе. Орёл, промаж того, со всем уважением отряхнул киндяк Боли-Бошки, завертал у него Ёжа и стал неторопливо вукладывать евось у котомку. Мальчик на прощание поднял руку, и, помахав оставшимся путникам, звонко крикнул: