Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

— Поди… поди Борюшенька отдыхать… А мы покедова погутарим с темником и урварой. Ужотко мальчуган сице обрадовалси тому разрешению, чё не мешкая направилси скрозе Чандр палаты к отворённой двери. Посем на ходу приметив, шо у полканов стоящих с волынками подле стен палаты на поясах висели ножны с мечами, таковой же длины як и у беросов, да токмо не у деревянных ножнах, а будто во серебряных, весьма придивно усыпанных самоцветными каменьями да символами Бога Дыя. Миновав палату, малец вошёл в новы чертоги, идеже находилси замерший на месте Хара, указывающий вытянутой рукой на ступени лесенки. Окинув взором энту коловоротную горницу мальчуган увидал, чё вона такая же белая и каменная, а гладкость стен, пола у ней являла поразительную плавность изгибов. Высокий свод, нависающий идей-то далёко, чудилси творённым из слюды, одначе он был таким прозрачным, чё проходящи сквозе него лучи красна солнышка ясно освещали ту палату. Широка лесенка малешенько вертаясь подымалась ввысь, будто стремясь коснутьси изумительного по купавости своду потолка.

— Наверх… наверх следуйте ваше сиятельство, — молвил тихонько Хара, и глас егось звучал мягко да низко.

— Чавось? — перьспросил отрок вуслыхав незнакомо слово. — Како тако сиянтельство?

— Ваше…ваше сиятельство, — слегка повышая голос прогутарил Хара и на малеша испрямившись, споднял главу да зыркнул глазьми у мальца. — Ваше сиятельство, так положено вас величать.

— Ни-а…, — возмущённо пробалабонил Борилка да яростно мотнул туды-сюды головушкой сице, шо встрепенулись его вольно лежащие густы волосья. — Они мене кличуть княже, — и мальчишечка скосил очи, указуя на Рама и Керу, оные покамест стояли у проёме Рушат врат да чуть слышно меж собой перьругивались.

— Их благородства, техли и урвара, могут вас так величать, потому что они служители княже, — ответствовал Хара и почемуй-то вулыбнулси, словно был рад тому, шо у те прерикающиеся полканы важней его. — А мы… мы-смерды, посему обязаны величать вас— ваше сиятельство. Борюша заслушав те пояснения некрасивше так, для собе, искривилси, враз дрогнули на евойном лице не токмо губы, но и нос, и лоб, и брови. Занеже у том говорке Хары звучало тако унижение и кажись словно ругань, не присущая людям светлым и вольным— каковыми были беросы. Хара же углядев перькосившигося мальчика и вовсе вспужалси, кажна чёрточка евойного лика затрепетала, точно вызнал вон о какой-то дюже страшной бёдушке грозившей смёртушкой не токась ему, но и сему Бел Свету. Он торопливо глянул в сторону беседующих Рама и Кера, в разговор которых вклинилси Былята, по-видимому, уставший слухать ихню брань, и произнёс:

— Когды-то Дев Индра разделил всех полканов на сьсловия. Закрепив за ними особые традиции, обряды и обязанности, чтобы кады его потомок прибыл в Таранец, и взял у руки цепь Любоначалия, всё происходило по оставленным им законам. Посему у граде нашем главой Таранца стоит княже— властитель, правитель и глава всех полканов, его велению безоговорочно подчиняются все. Следом за княжем располагаются сьсловия. Старшее сьсловие— служителей княжа, к ним относятся все болярины и служилые. Младшее сьсловие кликают смердами— это все простолюдины, землепашцы и чумазые. Вняв у тем баляканьям Хары Боренька сувсем окривел, верно, став схожим с у тем беросом Кривом, оный попёрси к диткам Пана, и ноне обратилси у како-то примерзкое существо. У тако перьтягивание постигло и нашего мальчика, у негось даже окосели очи, оно як не мог вон взглянуть у лико Хара, будто то вон обозвал таким скверным словом пожилого полкана. И нежданно ему втак захотелось убёгнуть отседова… Во бросить эвонтов тяжелющий меч и убежать… убежать, шоб паче не слухать таки унизительные речи: сисловье, смерды— словно вони смердять… воняють… чумазые— вроде як не кадыкась не моютси… А Хара меж тем, будто, ужось не замечая кривизны мальчугана, продолжал свои россказни:

— К старшим боляринам относятся урвары и все первенцы рождённые от сыновей Китовраса, в том числе и техли Рам. К служилому же люду причисляются все воины— это первенцы рождённые от дочерей Китовраса.

Смерды— все остальные потомки Китовраса. Простолюдины, те кто ведёт торговые дела, работают гончарами, ремесленниками, ювелирами, портными. Землепашцы, оно и так ясно, трудятся на земле, выращивая рожь, горох, овёс, пошеницу, вся та оземь лежит позадь Таранца, да на взгорьях. Они также следят за стадами коров, овец, коз каковых у нас множество… А чумазые, те которые трудятся во домах боляринов и служилого люда. Чумазый— это я.

— Ты, — повторил мальчуган до зела грустно и вздев голову, посотрел у тако добренько и чистенько лицо полкана.

— Я…я— чумазый… и слежу за палатами в Дхавала чертогах, — закивав головёшкой ответил Хара и почемуй-то заискивающе вулыбнулси, можеть страшась чё егось лишать тако почётного величания и служения у Белых чертогах. — У нас в Таранце всё… всё так мудро устроено.

Всё как велел светлый и великий Дев Индра.

— И чавось же туто-ва у вас мудрёно вустроенно, — недовольно проворчал отрок и муторно задышал, утак осе вон бул сёрдит. — Чё ж туто-ва мудрённого, ежели тобе чумазым кличуть али смердом… Вроде як от тобе чем-то воняеть… Да, разве сице можно… втак обзыватьси… дразнитьси таковыми бранными словами, — малец тряхнул головой, и, приподнявши увыспрь меч, гневно потряс им, точно у то он был повинен в таких неважнецких, аки кумекал, Борюша обычаях. — А вот наш Вышня… он нас усех величал своими чадами. И не кадысь вон нас не делил… Мы усе для него равны, чё я простой мальчик, чё дядька Былята оный соратник ваяводы града Гарки… усе равны… Скверные у вас законы и вобычаи! И вообче не вскую Хара предо мной так кланитьси, оно як ты мене годками— то постарче… многось старче…

— Что здесь происходит? — унезапно раздалси за спиной мальчугана раздражённый глас темника, судя по сему, он бесшумно подступил к ним, сице чё у пылу беседы цоканье его копытов по каменному полу ни Боренька, ни Хара, ни вуслыхали. Обаче кадыкась Хара вузрел стоящего позадь мальчонки Рама, в евойных очах промелькнул дикий страх, словно полкану грозила кака-та страшна гибель. Вон аж! от пужливости, весь затрясси и согнулси у три погибели, заколыхались на главе у полкана долги волосья, заструилась василькова рубаха, заволновалась шёрсть на лошадином стане. И мальчугану днесь стало утак жаль такого разнесчастного чумазого, который, казалось, мог ноне от страху впасть без чувств прям на пол. Да, абы того не случилось… абы Хара не впал, мальчишечка резко повертавшись к темнику, зыркающему огнями очей у чумазого полкана, торопливо изрёк:

— Гутарим мы тута… а чёсь надоть? Чё не могу погутарить я?..