Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

— Стой тут и жди нас, — сказала старша Вила и улыбнулась мальчику по-доброму, так, словно свому сроднику, да еле зримо кивнула, а её придивны волосья нежно заколыхались, отчавось чуть затрепетал златый свет отбрасываемый ими. Вила абие поверталась и вошла в озаряемый ствол дерева, да чрез мгновение ужось сидывала белой лебёдушкой на его ветвях. Следом за страчой у ствол дуба ступили и други облачные девы, а кадыкась вони очутились на ветвях, первейшая из них враз взмахнула крылами и поднялась ввысь. И без задержу за ней последовали усе ейны сестрицы.

Мальчуган следил за неторопливым движением лебедей, оные закружили над деревами, с кажным взмахом крыла набираючи высоту, и вже вмале они сокрылись во мраке ноченьки, точно поглощённые ейным маревом, аль просто укрытые у нём. Да так незримо, шо даже Месяц, зрелый годками, по-видимому, поживший долзе на Бел Свете, с узковатым ликом, заострённым носом, впалыми щёками, тонкими губами, со короткими, редкими, серебристыми вусами и брадой, усё покамест следящий черноватыми очами издалече за Неприют горой, не сумел осветить своим сиянием ентов полёть духов. Борила промаж того стоял задравши голову и пристально всматривалси во тьму небосвода, иноредь ему чудилось, шо ктой-то, от также як и он, в упор глядить на него оттуда сверху. Може изучая евойну значимость и достоинство, а може просто любуясь им. Нежданно он сызнова вуслыхал шелест крыльев и зычное ганг-го, вроде зова, а немного погодя и вовсе увидал лебёдушек выплывших из сумерек. Токмо днесь вони не летели абы как, а шли словно у два рядья. От их белых спинок у одном направлении протянулись кручённы золоты снурки к которым была прилажена небольша лодочка. Она гляделась сувсем маленькой и по виду оченно походила на бероскую плоскодонку, на которой хаживали его деревенские по рекам. Борта ентой лодочки казались толи смурными, толи синими и по их полотну будто у ночном небосводе живописались махунечкие пятиконечные звёзды, таки як знак Ярила, сына Велеса, аль як цветик астра, из которого кадый-то выпорхнула сама Злата Майя, мать Крышни и жинка Вышни. Своим остроносым краем у та плоскодонка шла прямёхонько за летящими лебёдушками. Кады ж те снизились над макушкой горищи, так чё вона поравнялась со стоящим отроком, обаче не коснувшись дном оземи, Борила усмотрел, шо унутри лодочка светитьси бледно-голубоватым светом, и посредь её находитьси, обтянутая рдяным холстом невысока скамля. Немедля, лишь лодочка замерла посторонь него, мальчуган ухватилси рукой за её борт и запрыгнул унутрь, торопливо присевши на скамлю. И как токась вон опустилси на неё, до энтого мига плавно и медленно взмахивающие крылами лебёдушки, резко дёрнули лодочку на собе и потянули её у выспрь. А сиг спустя замахав крылами мощнее враз очутились у тёмных просторах ночного неба. Борила резво обернулси назадь одначе ничавось знамого тама не смог приметить… ни тока Неприют горы, ни тока вумерших старых дубов, чудилось не было у там и самого Бел Света, а сквозила позадь борта лодочки лишь чернота… Оно ента тьма витала и справа и слева от плоскодонки, вона сокрыла увесь Бел Свет от глаз мальчика. Лебёдушки меже тем несли лодочку словно к обмершему во серебряном ушкуе Месяцу… тому самому окромсанному и отхваченному со усех сторон. И Боренька унезапно припомнил древнее преданьеце, слышанное им во малолетстве от дедки свово Зарубы, кый любил сказывать таки байки дюже почасту и лёживая на припечке куталси у старенький зипун. «Вже кады то було никто не ведаеть, — молвил сице по первости дедко и тихонько кряхтел, воно як от старости у него шибко болели кости. — Но чё то було, вернёхонько я вам бачу. Высоко во Звёздном небе есть чудной Сварожий Круг, по каковому шествует воз Асура Ра, свершаючи Лето хождением от дня двадцать второго снежаня да по коло ко следующему двадцать второму снежаню. У тот великий Круг внегда подялил на шестнадьцать Чертогов сам Сварог, и поселил у них не токмо Асуров, но и усяко Зверьё, оное нам со небес ноченькой звёздным светом перьмигиваеть. Во самом старшом таковом Чертоге живуть-поживають Рас да Дева, муж да жинка, один во первом, иной во втором. Весьма простенько их жильё, водна избёнка ладна така, да чистенька со одной широкой горницой, да холодными сенцами, крыша тёсом крыта и по ней россыпь мельчайших огоньков поблескиваеть. Узкое оконце ужотко не прикрыто слюдой, аки у бероских срубах, и скрезь него залетають в жилище Богов ветры Поселенной, принося с собой дыхание того, величиственного Мира. Сам Рас — Бог справедливого Небесного Суда, вон молод и пригож, славный добрый молодец, со долгими златистыми вусищами, да кудлатой брадой, волосья у него длинные да плечи вукрывають, а небесной голубизны очи глядять с задоринкой. Вон до зела крепок у кости, мощны его руки, широки плечи, словом ладен и могуч ентов Асур. А жинка евойна Дева— Богиня младых и чистых душ человеческих, белолицая раскрасавица, як мимо прошествуеть так унутри сердце со душой у пляс пойдуть вже так купава, так крутобёдра и полногруда… — дедко Заруб при ентих словах на морг затихал, неторопливо облизывал свои сухи, потрескавшиеся от прожитых годков уста языком, и муторно вздыхаючи вулыбалси, точно зрел пред собой ту распрекрасну дивну Деву. — Во понёве цветастой да белой рубашонке любить она хаживать, а волосья свои долгие, пошеничные у толсты косы заплетаеть, и потряхивая головушкой, колыхаеть той женской лепотой. Воно как ты раз просить Рас жинку свову, Деву, испечь ему колобка… того самого кый колом смотритси, аки и Сварожий Круг, да поджаристым, румяным бочком щеголяеть… А Дева, она чаво, она плечиками пожимаеть, да в ответь балякаеть: «Як же я тобе, миленький мой муженёк, его испеку. Муки то у нас неть как неть.»

Ужось сёрдит вона, краса та дивная, муженька свово. Оченно гневливо, как усяк муж, вон, Рас-то, хмурить густы бровушки, кидаеть недовольны взоры на жинку, да не мешкая, гутарить: «Ты ж жинка моя раскупавая, да верно разленивица… Нешто для муженька свово не могёшь потщиться по амбарам помести, по Чертожьим сусекам поскребсти. Так гляди-ка муки небесной на колобок и наберёшь.» У то я вам молвлю, не вельми была довольна прошением муженька Дева, но он сице поглядывал у её сторонушку немилостиво, покачивал осуждающе головушкой, потряхивал кудырями, чё не стала она с ним препиратьси, и пошла исполнять его докуку. Вышла она из избёнки светленькой да на тёмну Поселенну зыркнула, а окрестъ неё носитси кака чёрна круговерть и кружать у той тьме усяки мелки крупинки аль крупны каменья. У то б иная бабёнка вспужалась таковой заверти, обаче не Дева, вже она чай Богиня… так чаво ж ей страшитьси. Поелику вона помело у рученьки свои белы взяла, космы расчудесны на спину закинула, да стала по амбару Сварожьему мести, по сусекам Чертожьим скребсти. И вмале, сотри-ка, намела ладони три небесной муки. Засим як вуправилась со мукой, рученьку протянула и из Реки Времени набрала маленько водицы, знать заместо сметанки, ужотко словила перстами каку-то смаглую звёздочку, чё скользила у той маре, да опосля того, у Ра выпросила лучик свету, шоб у нём изжарить того колобка. У то, ей-же-ей, право гутарить, ежели Дева чаво захочить так енто у ней весьма славно выйдеть… А ноне Дева, помня хмурый взгляд муженёчка, до зела пожёлала его порадовать, потомуй-то возвярнувшись со усем добытым у избёнку, прижарко растопила печеньку, повязала на стан свой тонкий белый запон да прынялась месить тесто… добавив тудыличи сметанки-водицы да яичка— звёздочки. Долзе… долзе мяла она тесто то у право, то улево, а посем сварганила коло… кругло тако… колобка — словом, и во сам лучик Ра у сковраду приючала. Да на маненько залюбовалась таким пречудным творением… одначе не стала паче медлить и сунула сковраду у печь жарку, шоб состряпать того колобка да муженьку любезному поднесть. Долго ль, коротко ль времечко йдёть, колобок ужось спроворилси, бока евойны румяной корочкой покрылись. Дева про то вызнав, побойчее из печи его вынула на тарель то и поместила, остатками лучика свёрху умастила, да на оконце остужатьси поставила. И поколь колобок на оконце остывал, Богиня весело напеваючи стала набирать на стол. А Колобок нежданно-негаданно ожил… Толь от волшебной небесной муки, и сметанки… Толь от божественных рук замешивающих его…