Шимун Врочек - Фатум. Самые темные века [сборник litres]

– Хашшем ссор! Мошшаре хошсс! Айнсса!

Выкрикивая слова-заклинания на непонятном Джосу языке, жрец и Пожиратель медленно приближались друг к другу. На губах Кьявора выступила кровавая пена, лицо словно окаменело, на лбу билась темно-синяя жила. Флоп, все так же сжимая в руке свой знак, полукричал, полушипел. С ладони, стискивающей знак, капала кровь. Шуггар с Гомбо насели на Пожирателя, и арпия Шуггара полоснула правый бок Флопа. Одновременно запел металл от столкновения меча Флопа и молота Гомбо. Молот вывернуло из рук юноши и унесло далеко в сторону.

– Убейте его, пока я жив, – простонал жрец. Силы его убывали на глазах.

Обезоруженный, Гомбо взревел медведем и с голыми руками бросился на Пожирателя. Не обращая внимания на прошедшее сквозь руку лезвие меча, он обхватил Флопа, и они оба повалились на каменный пол. Шуггар кружил вокруг них, пытаясь ударить так, чтобы не задеть Гомбо, но мешала широкая спина юноши, под которой ворочался Пожиратель. Вдруг Гомбо дико взвыл от боли. Шуггар и Джос, не раздумывая, бросили мечи и тоже ринулись в схватку, старясь обездвижить Пожирателя.

Джосу показалось, что он схватил не человека, а кусок дерева, облаченный в кожаную одежду. Он навалился на руку противника, стараясь прижать ее к полу, но с таким же успехом можно залить бушующее пламя стаканом воды. В пылу схватки перед глазами Джоса проносились руки, ноги и другие части тел друзей и их противника. Один раз мелькнула растрепанная голова Альты. Рот искривлен в яростной гримасе, выплевывая нечленораздельные угрозы и ругательства, в глазах отражается вся ненависть обманутой женщины. Впрочем, судя по всему, вмешательство девушки в схватку было мимолетным.

Вдруг Джос ощутил удар в грудь. Он отлетел от Пожирателя, и, как оказалось, не он один. Вся их троица, изрядно помятая, лежала вокруг Флопа. Пожиратель тем временем выкрикнул очередное заклинание.

Троих друзей вздернула на ноги неведомая сила, так, что ноги их едва касались пола. Горло Джоса словно обхватила стальная невидимая рука и медленно сжимала захват. Он не мог сказать ни слова, только сипел. Гомбо и Шуггару тоже было нелегко. Схватка оставила свой след и на Пожирателе. Из ран на его теле сочилась кровь. Нос свернут набок, а над правым глазом распухала и наливалась лиловым большая шишка.

– Ох, не надо было тебе вмешиваться, тупоголовый кыхот, – сказал Флоп, медленно приближаясь к жрецу Кхалема.

Кьявор уже ничего не отвечал. Голова его свесилась на грудь. Из уголков губ по подбородку стекала кровь и капала на плащ. Он еле дышал.

– А теперь мне придется убить тебя и этих щенков, – кивнул в сторону Джоса Пожиратель. – Ну, так передай своему ничтожному божку, что тебя убил…

В зале грянул гром и сверкнула молния. Грудь Пожирателя будто взорвалась, осыпав все вокруг ошметками плоти. Флоп на мгновение застыл. Он наклонил голову, будто изучая дыру, образовавшуюся в нем, а затем рухнул на пол. Джос изумленно охнул: за спиной Пожирателя стояла Альта. В руках у нее был огнебой, над цилиндром которого, точь-в-точь как вчера на сыром каменном пятачке, курился дымок.

– Он сам показал мне, как с ним управляться, – сказала Альта, вздернув подбородок. – Это нетрудно.

Гомбо и Шуггар без сил сидели на полу. Они сипло дышали и изумленно, как и Джос, разглядывали труп Пожирателя и Альту с огнебоем.

Кьявор застонал и повалился на стол. Джос бросился к жрецу, приподнял его за плечи:

– Не двигайтесь, лежите спокойно. Сейчас я вас перевяжу.

– Поздно, – стиснул жрец запястья Джоса. Он говорил так тихо, что тому пришлось наклониться ниже. На губах Кьявора, при каждом вздохе, вспухали и лопались кровавые пузыри.

– Дети… – прохрипел он. – Вы пришли сюда спасать детей, так спасите их. Не дайте им пропасть в этом проклятом городе. Вот, – он с усилием стащил с пальца перстень, вложил его в руку Джоса. – Это ключ. В гавани… «Пламенная звезда», трехмачтовый торговец с лошадиной головой на носу… Капитан выполнит любой приказ… – Он застонал, в горле зловеще булькнуло.

– Молчите, – попытался остановить его Джос. – Вам нельзя говорить, нужен лекарь.

– Поздно, – повторил Кьявор. – Мои силы на исходе. В нише за алтарем найдете карту и выйдете наверх. Поклянитесь, что доставите детей на острова. Верхний круг вознаградит вас. Поклянитесь именем Кхалема! – Он снова стиснул руки Джоса.

– Клянусь, – ответил Джос после недолгого молчания, но Кьявор уже не услышал. Единственный глаз закатился, пальцы, сжимавшие запястья Джоса, разомкнулись, тело обмякло. Служитель Кхалема отправился к своему богу, который ожидал его с весами наготове. А может, подумал Джос, вместе со смертью последнего жреца умер и сам бог? По крайней мере, здесь, в Городе тысячи богов. Городе мертвых богов, как назвал его Гомбо.

Джос выпрямился, провел ладонью по лицу Кьявора, закрывая глаз мертвеца, и обернулся.

Шуггар, все так же сидя на полу, с опаской крутил в руках огнебой, видимо, брошенный Альтой. Сама девушка обнаружилась в объятиях Гомбо. Лица ее видно не было, но, судя по крупной дрожи, сотрясавшей тело, она плакала. Здоровяк смущенно обнимал ее, не обращая внимания на то, что левая рука его была в крови. Другой рукой он похлопывал Альту по плечу и как мог успокаивал ее. До Джоса донеслось:

– Я же не знала! Я не знала… знала…

Его взгляд споткнулся о дверь, ведущую в детскую комнату. Она была открыта, а на пороге стоял тот самый мальчик, которого он видел спящим. В одной набедренной повязке, он круглыми глазами разглядывал погром, учиненный схваткой с Пожирателем. За ним в темноте стояли другие дети, слишком напуганные, чтобы выйти на свет.

Джос спокойно подошел к мальчику, присел перед ним и мягко спросил:

– Как тебя зовут?

– Джонас, – ответил тот после недолгого раздумья. – А что с дядей Кьявором?

– Он прилег отдохнуть, – соврал Джос. – А перед этим попросил, чтобы я позаботился о тебе и твоих друзьях. Все будет хорошо, Джонас. Все будет хорошо.

Тангай лежал на земляном полу общинного дома. Рядом медленно умирал костер, но Тангай не обращал внимания на подступающий холод. Тангай спал. Слабый Тангай. Глупый Тангай.

Может, не такой глупый, как безумный Гоки, чей разум каждую луну похищали духи Нижнего Мира. Может, если бы Тангай, как Гоки, тоже плясал голым на отмели и обмазывался дерьмом, ничего плохого и не случилось бы. Какая беда от безумца, кроме запаха? Может, тогда и Нанка сидела бы сейчас у очага, варила похлебку из рыси и пела о далеких странах.

Песни Нанки Тангай любил. Голос у нее был красивый. И песни необычные. Вроде как и пела Нанка про давно известное: про любовь, про добро и зло, про героев, которые почти как боги. Все женщины поют такие песни долгими, как бисерная нить, вечерами. Но Нанка пела по-другому. Будто бы и не про людей – про каких-то других существ. Как мы, только более прекрасных. Более холодных. Более величественных. После тех песен становилось ясно, что нам их никогда не понять. Другие они. Совсем чужие. Как лед посреди речного песка.