Шимун Врочек - Фатум. Самые темные века [сборник litres]

В этот миг внутри него что-то сломалось. Нет, он не даст этому существу умереть! Его необходимо спрятать, пока эти, внизу, с перекошенными от злобы лицами не отобрали у Гектора последнюю родную душу и не утащили ее во мрак. Он неосознанно прижал к себе уродца, пачкая белые одежды кровью и родовой слизью. Дитя пахло парным мясом и мускусом, запах которого щекотал ноздри. Гектор вдохнул этот аромат и неожиданно ощутил… голод. Страшный, раздирающий внутренности голод, который затмил собой все остальные чувства. Долго, слишком долго он пренебрегал ритуалами очищения, погруженный в бурлящую купель страстей. И сейчас, почуяв добычу, ангел внутри него впился когтями в стены своей тюрьмы, требуя мяса и крови. Но ничего, Гектор укроет своего ребенка и от этой беды… Спрячет в укромном, теплом месте… Где только он…

Рассудок оставил Всеотца. Он широко распахнул рот и принялся заталкивать в горло скользкое, мягкое тело, истошно цепляющееся всеми своими конечностями за нос, волосы, скулы в тщетной борьбе. Люди на площади пришли в ужас от этого кошмарного зрелища. Одни бежали прочь, насмерть затаптывая тех, кто не успевал уйти с пути; другие, объятые яростью, лезли вперед, чтобы разорвать на части того, кого еще минуту назад готовы были носить на руках. «Малефик, малефик!» – неслось над рядами как боевой клич. Гектор чувствовал, как мягкие ткани в его горле рвутся на лоскуты, а кости трещат и ходят ходуном – но продолжал заглатывать отпрыска, пока тот не скрылся целиком. Только сейчас жрец почувствовал, как тело сотрясают волны невыносимой боли, и рухнул на окровавленный помост рядом с остывающим телом своей супруги. Людское море сомкнулось над ним, но руки ухватили лишь пустоту – там, где мгновение назад лежал иерофант, осталось лишь несколько пятен густой, черной жидкости, лишь отдаленно напоминающей кровь. Сверкнула молния, гулко ударил гром, и с небес обрушилась стена дождя.

Он медленно брел по каменистым холмам в сторону горных отрогов, поросших густым ельником. Сотни лет назад ледник вынес с заиндевелых горных вершин обломки породы, и кое-где на изъеденных временем камнях можно было обнаружить странные отпечатки, напоминающие следы от суставчатых лап неведомых созданий – а может, это была просто игра воображения.

Гроза бушевала с небывалой силой. Гектор еще какое-то время слепо волочил по земле непослушные ноги, пока не провалился по колено в узкую расселину. Послышался громкий хруст, и правая лодыжка онемела. По телу пробежала жаркая дрожь, его сводила судорога, но бывший жрец уже не чувствовал боли. Он обхватил руками колено и из последних сил дернул его на себя. Нога поддалась и с треском выскочила из каменных тисков. Жидкая грязь, облепившая сапог, тут же потемнела от крови. Гектор рухнул на живот и пополз на локтях, извиваясь и дрожа всем телом как огромный дождевой червь.

Голод не отпускал его. Где-то внутри – не то в душе, не то в изувеченном теле – повис тяжелый ком всепоглощающей пустоты, в которой растворялись все осознанные мысли и чувства. Лишь голод, последняя искра дремучего человеческого естества, терзал измученное тело и заставлял сделать еще одно, хотя бы самое слабое движение. И еще одно. И еще.

Клокочущие потоки воды заливали все вокруг, ливень набирал силу. Небо и земля слились в хаотичный калейдоскоп дождевых капель, пляшущих в белом мареве. Из этого пестрого водоворота являлись тени – безликие, но смутно узнаваемые призраки прошлых лет. Гектор видел своих прежних друзей и тех, кто отравлял ему жизнь. Вот незнакомый солдат с бурой коркой ожогов, с одним ножом бросившийся на верховного жреца в тщетной попытке защитить своего брата-еретика; вот хрупкая тень Анны с непослушной копной иссиня-черных волос, прижимающая руки к распоротому животу; а вот странно знакомая и одновременно совершенно чужая фигура с черным провалом на месте лица, из-под которого сочится кровь… Было ли все это на самом деле? Кто эти тени – скорбные духи или отражения его собственной души, размолотой в пыль жерновами желаний? Гектор в мольбе вскидывал ободранные руки к друзьям и врагам, но в пальцах оставался лишь мох и пригоршни раскисшей глины.

Силы оставили его. Всеотец скрючился на холодных камнях, кутаясь в рваные остатки некогда белых одежд. На его глазах кожа сморщивалась и целыми пластами отслаивалась в грязь. От серой плоти, пронизанной болезненно вздувшимися венами, поднимался желтоватый пар. Кости гнулись и трещали, на мускулах вздувались и лопались язвами гроздья налитых кровью глаз с черными щелями зрачков. То тут, то там открывались брызжущие слюной рты, которые тут же принимались грызть воспаленное мясо и алчно лакать темную кровь. Тело, взрастившее в своих недрах плод иного мира, уже не принадлежало Гектору: в исступленном приступе ненависти к самому себе оно стремилось утолить мучительный голод и пожрать источник распада. Не выдержав этого ужаса, душа вырвалась из своей обезумевшей клети и с ликованием устремилась туда, где в небесах мерцала золотистая сфера. И вновь дух подобно метеору прорезал мрак – но на этот раз проник за завесу из струящегося света. И в ту же секунду пронзительный вопль ужаса прозвучал над долиной – но некому было услышать его за воющим карнавалом вьюги.

Спустя несколько часов непогода улеглась. На Авестан опустилась тихая ночь: в домах зажигались огни, и город казался отражением бархатного неба, усыпанного мерцающими огоньками. А где-то у подножия горного отрога ангел, которого древние почитали под именем Эосфор, открыл бесчисленные глаза. Его плоть бурлила и плавилась на костях, принимая свою окончательную форму, – метаморфоза подходила к концу. Наконец, сбросив с себя последние клочья человеческого кокона, он распростер крылья из звездного света, широко распахнул клокочущие пасти и торжествующе завыл, предвкушая славное пиршество.

Сумрак скрывал стены и высокий свод каминного зала. Он был хозяином здесь, не делая различия между ясным полднем и безлунной ночью, – лишенный окон зал ничего не знал о солнечных лучах или лунных бликах. Сумраку противостояло лишь светлое пятно от неверных язычков пламени, лижущих угли в камине. Посреди пятна – кресло-качалка и скорчившаяся в ней тщедушная фигура в плаще. Руки, покрытые иссохшей, в старческих пятнах кожей, тянутся к живительному теплу, лица не разглядеть под глубоким капюшоном. Да и есть ли там лицо? Фигура больше походила на тень.

Мрак в дальнем углу зала шевельнулся. Не поворачиваясь, тень прошелестела:

– Срок пришел?

– Давно, – скрежетнул мрак. – В этот раз ты слишком долго выжидаешь, мир изменяется. Нам следует поторопиться.