Дин Лейпек - Это все придумали люди [СИ]

Мы подурачились с дубом еще немного, пытаясь поймать друг друга за руку в каком-то неизвестном измерении, пока моя голова снова не напомнила о себе, и дурачиться и веселиться стало совсем невозможно. Я оперлась спиной о тот же самый ствол и снова посмотрела на тяжелое, свинцовое небо.

— Пора уходить, — заметила я тихо.

Сандр промолчал. Вороны над головой пронзительно каркали о вечном.

Я прикрыла глаза — и навалилась на ствол всем телом.

Странное оцепенение пробежало от макушки до пяток, пробирая, как удар током. Я открыла глаза. Это было пустое, маленькое пространство, почти темное — чья-то уходящая мысль, умирающая мечта, несуществующие страхи…

Я услышала ее сразу. Даже не услышала — каким-то шестым, седьмым, тысячным чувством я почувствовала, что она у меня за спиной — и замерла, потому что страх парализовал, лишал возможности двигаться…

Я — архитектор. Я не боюсь гарпий. Это гарпиям следует бояться меня.

Я медленно развернулась.

Пространство было совершенно пустым. И я чувствовала — каждой клеткой тела я ощущала гарпию, которая сидела прямо передо мной.

— Я не боюсь тебя, — сказала я громко — и совершенно бессмысленно, потому что у гарпий, как известно, нет ни слуха, ни зрения. Как змеи способны различать лишь тепло и холод, так и эти твари идут на излучения страха, на эманации ужаса и беспомощности, на отчаяние, одиночество и боль…

— Я не боюсь тебя, — повторила я тише и тверже. Я говорила это не ей — я говорила это себе.

Сандр вот-вот должен прийти, думала я. Он знает, что я здесь, он придет и заберет меня отсюда. Надо просто продержаться. Надо дождаться его, не позволить ей почувствовать, что все внутренности сводит от ужаса, а ноги вмерзли во влажный серый пол. Надо дождаться Сандра. Надо еще немного не бояться, пока он не придет и не спасет меня. Просто еще немного не бояться.

Я стояла и смотрела в пустоту, а гарпия, наверное, смотрела на меня — и не видела меня. И знала, что я здесь.

Пространство было пятнадцатисекундным. Я чувствовала это — легкое колебание воздуха вокруг каждый раз, когда цикл заканчивался. Сначала я просто отмечала про себя дрожь пространства.

Затем я начала считать. Один… Два… Три…

Пространство задрожало.

Пятьдесят… пятьдесят один… пятьдесят два…

Тихий шорох.

Сто сорок восемь… сто сорок девять…

Шелест.

Триста три… триста четыре…

Вздох.

Вечность. Вечность складывается из вздохов. Из мгновений ожидания, в каждое из которых вкладываешь часть своей души, все больше и больше, пока не отдаешь всю душу целиком только за то, чтобы наконец-то перестать ждать, а пространство шуршит и вздыхает, и каждый раз боишься вздохнуть вместе с ним…

Пятнадцать секунд сменяют себя с тихим шуршанием опавшей хвои.

Шорох.

Вздох.

И наконец ко мне пришло осознание. Спокойное, ясное, чистое.

— Он не придет, — сказала я — с облегчением. Потому что это было облегчением — перестать ждать. Перестать отдавать свою душу за каждый прожитый вдох и выдох. Перестать отдавать свою душу за возможность верить.

И я не боюсь. Я не боюсь гарпии — ибо что она такое по сравнению с бушующей пустотой, с огромным черным ничто, оставшимся на месте отданных мною душ?..

— Он не придет, — повторяю я гарпии — и уверенно и спокойно иду мимо нее, мимо тишины, ужаса и смерти.

Гарпия смешна. Что она может сделать со мной после всего, что со мной уже случилось? Ничего.

Я выхожу из распадающегося пространства, я прохожу сквозь круги ада и райские кущи, придуманные и нелепые, а вслед несется тихий, настойчивый звук.

Шорох. Шелест.

Вздох.

Конечно, он пытался снова меня найти. Настойчиво, раз за разом он старался пробить все мои заслоны, поломать мои измерения, заставить меня снова увидеться с ним.

За кого он меня принимал? После всего, чему он меня научил, после всех тайн, которые он раскрыл — неужели Сандр думал, что я снова дам себя подловить? Я научилась закрываться от него — сознательно, виртуозно, запирая не только двери, но все пространства, все измерения, всю себя. В каком-то смысле он сильно помог мне — без него я никогда бы не узнала, что такое по-настоящему защищенное пространство.

Разумеется, в реальность я тоже перестала выходить.

Я не знала, почему он тогда так и не пришел. Не знала и не хотела знать, потому что всякая попытка найти объяснение опасно подталкивала к тому, чтобы снова начать ему верить. А этого делать ни в коем случае было нельзя.

Первое время отказ от выходов в реальность давался мне с большим трудом. Я почти физически стала ощущать, что исчезаю, растворяюсь в несуществующих мирах, теряю свое «я» в бесконечном мире чужих мыслей. Но выйти на поверхность было невозможно. Я знала, что он найдет меня там в считанные секунды. Конечно, я могла бы выходить на поверхность и тут же уходить обратно, но для этого следовало найти какое-то особенное место в реальности, полное постоянно меняющихся мыслей, место, где много людей и много дверей…

И такое место существовало. Когда мне пришла в голову эта идея, я даже удивилась, что не додумалась до этого раньше.

Первый раз я вышла в метро в конце декабря. С тех пор я появлялась там постоянно, проходя по вагонам, станциям, лестницам и эскалаторам, не останавливаясь ни на мгновение и все время проходя через спонтанные, только что возникшие пространства, так что мой путь невозможно было проследить. Первое время пульсирующая боль в голове, то исчезавшая в пространствах, то возникавшая вновь в реальности, очень мешала, но я затем привыкла. Сандр мог терпеть головную боль все время — я не хотела быть хуже. Это стало теперь моей целью — научиться всему, что умел он, чтобы потом, тысячу несуществующих лет спустя, я смогла бы встретиться с ним на равных — и спокойно посмотреть на него. Потому что тогда у меня появилось бы право не доверять, право сомневаться. Право утверждать свою истину.

Конечно, это было глупо. Я могла догадаться, что его превосходство надо мной заключалось отнюдь не в большем опыте или особых навыках. Просто Сандр обладал знанием, пониманием пространств на уровне, совершенно мне недоступном. Я чувствовала это и тогда, и сейчас, и это страшно раздражало меня. Получалось, что я все равно зависела от него, все равно не могла до конца освободиться. Я могла перестать чувствовать — но я не могла забыть, что по-прежнему знаю меньше. И пока я знала меньше, у него сохранялось преимущество. То самое преимущество, которому я хотела положить конец.