Марина Дяченко - Алена и Аспирин

– Людей?

– И людей, и музыку тоже. Ритм идет по возрастающей – значит, впрыск адреналина. И еще множество фишек и примочек, до утра не расскажешь, но главное – я подхватываю их настроение и плавно, по своей воле, перевожу в другое. От спокойного к экстазу, от экстаза – к эйфории, от эйфории – к нирване… Понимаешь? Я ди-джей. Я профессионально чую, в какое состояние погружает музыка.

Аспирин говорил, вареная морковка танцевала на тарелке, повинуясь его воле, печенье подпрыгивало, а на булку и зубочистки уже не хватало рук.

– Выходит, ты – профессиональный манипулятор?

– Я музыкант, – Аспирин, опомнившись, сунул булку обратно в хлебницу. – Всякий музыкант – немного манипулятор. Тебе ли не знать.

– Нет, – тихо сказала Алена. – Музыкант… особенно если он композитор. Он берет кусок себя, и кровавый кусок… со вкусом жизни, любовью и страхом смерти. И он консервирует… нет, не так, он переводит лучшие – или страшные – моменты своей жизни в другую… знаковую систему. Другой код. И посылает в пространство. Или записывает значками на бумаге. И ему при этом плевать, раскупают ли у бара спиртное, подрыгивают ли ноги у сидящих и вибрирует ли танцпол, – она двумя пальцами взяла вареную морковку и выбросила в мусорное ведро.

Аспирин сидел и не знал, что ей ответить. Ледяное спокойствие, ледяной взгляд, – она уже забыла, как рыдала у него на плече, забыла, как он вытащил ее из полнейшей задницы, как купил ей новую скрипку – уже третью, между прочим, как занимался психотерапией дни и ночи напролет…

– Ладно, – сказал он так равнодушно, как мог. – Я учту твое мнение о моей персоне.

Встал и вышел.

– Пособачился я со своим директором, – сказал Костя. – Прямо-таки разосрался. В долгах сижу, диск не могу распродать… Все говорят, круто. А доходит до дела – привет.

– Я ведь наемный работник, – осторожно сказал Аспирин. – Сам ничего не решаю.

– Леха, но ты ведь уважаемый человек. Может, поговорил бы с кем-то?

Аспирин пожал плечами:

– Ну, попробую… Только обещать ничего не могу, ты понимаешь.

– Ну, не обещай, – тоскливо сказал Костя. Вытащил диск с полуголой индианкой на обложке. Раскрыл, размашисто расписался на вкладыше, протянул Аспирину:

– На. Сколько кровищи он мне стоил… Никому нафиг не надо, выходит.

– Держись, – Аспирин повертел диск в руках, спрятать его было некуда.

Народ подтягивался. Была суббота, первая суббота после увольнения из клуба Фомы-соперника; Аспирин немного нервничал.

– Ну, я пошел.

– Удачи, – промямлил Костя.

Официантка поставила перед ним новую рюмку водки. Аспирин подумал: вот талантливый человек, жизнь посвятивший творчеству. И что с ним будет? Что его ждет?

Он поприветствовал чужую публику, как командир экипажа – пассажиров перед взлетом. Сразу понял, что легкого хлеба не будет. Разнокалиберные клерки, уставшие после рабочей недели, ждали простых попсовых развлечений, продвинутая молодежь – экстрима, публика посолиднее желала провести вечер красиво и стильно, и еще крутились под ногами подростки, перепутавшие «Куклабак» с кислотной дискотекой. Аспирин уселся за пульт, чувствуя себя почти Гагариным на взлете. Поехали!

Он купил их не сразу – но купил. Смог. От простого – к сложному; атмосфера вечера, повыламывавшись для порядка, подчинилась умелым рукам и чуткому уху. Толпы мигрировали – от стойки к танцполу, с танцпола за столики и оттуда снова на танцпол, ноги сидящих подергивались в такт, бармен работал, как маслобойка. Аспирин совсем успокоился и расслабился, когда в ди-джейскую будку ввалился потный толстяк в съехавшем на бок галстуке.

– А ну, поставь «Владимирский централ»!

Аспирин в этот момент сводил два непростых трека. Микс получался отличный, долгий, восемь квадратов; Аспирин перевел кроссвейдер, отключил отыгравший трек – и тогда только посмотрел на визитера.

– «Владимирский централ»! – со значением повторил толстяк. – Слышишь?

– Простите, но здесь не принимают заказов, – вежливо сказал Аспирин.

– Ах ты сука!

Рука с растопыренными пальцами метнулась к воротнику Аспирина. В ту же секунду за спиной заказчика появился один из парней Вискаса, мгновение – и будка была пуста, только висел в воздухе запах перегара.

– Прости, – сказал Вискас, появляясь ниоткуда, как призрак. – Не успели его взять на подходе.

– Ничего, – Аспирин машинально поправил воротник.

– Так и повеяло старыми временами, – ностальгически вздохнул Вискас. – Пальцы веером, цепи, малиновые пиджаки… Тогда мы с ребятами… эх. Ты тогда был мал, не помнишь.

Аспирин невольно улыбнулся:

– Витя, как ты думаешь, сколько мне лет?

Вискас покачал головой:

– Молодо-зелено, сопляк ты еще… Радуешься, что Фому поперли?

– С чего бы? – удивился Аспирин. – Мы с ним были… ну, в общем, по-человечески. Я его подменял, он меня, ты же знаешь.

– Знаю, – Вискас рассеянно покивал. – Как дочка?

– Нормально.

Аспирин напрягся, ожидая продолжения разговора, но Вискас понимающе кивнул, хлопнул Аспирина по плечу и удалился в сторону барной стойки.

Остаток вечера прошел, что называется, чики-пики. Выстраивая трек за треком, сводя их и накладывая друг на друга, играя эффектами, будто жонглер тарелками, Аспирин вспомнил слова Алены о том, что настоящий композитор «консервирует» избранные моменты своей жизни и посылает их в пространство. Творческая личность как консервный завод, с ухмылкой подумал Аспирин, глядя на охваченный эйфорией танцпол. А я, значит, стою с консервным ножом и скармливаю вам весь этот «Вискас». Интересно, если бы я смог сейчас отправиться куда-то вместе с аппаратурой – вы сошли бы с площадки и потянулись за мной? Вереницей? Подергиваясь в такт?

Он тут же перестал об этом думать, потому что пара девчонок, близнецы, синхронно влезли на невысокую сцену и одинаковым движением сорвали топики с загорелых бюстов. Толпа взревела, раздались аплодисменты, девчонки танцевали, счастливые, Аспирин мельком взглянул на часы: не время ставить «медляк». Пусть еще поколбасятся.

Ему вдруг стало скверно. Молчание Ирины, разговор с Аленой, понимающий взгляд Вискаса – все эти мелкие придирки и замечания сложились, слепились в ядовитый блин, встали Аспирину поперек горла, и он только сейчас понял, что устал от жизни. Невыносимо устал. Смертельно.

Двигаясь, как муха в сиропе, он поставил «медляк». Дожить бы до утра. И не надо никакой «гусарской рулетки», хватит одной только усталости, упасть на пульт и замереть. И пусть кто-то другой решает все его проблемы…

– Аспирин?

Он повернул голову.

Девушке было лет двадцать, ярко-зеленые глаза, веснушки, костюмчик, стилизованный под матроску. Хулиганская улыбка. Аспирин мог поклясться, что никогда ее прежде не видел: таких не забывают.