Беттина Белитц - Поцелуй шипов

До самого восхода солнца я говорила по телефону. Это была целая одиссея. Сначала справочное бюро, которое не понимало, что я просто хочу знать, где в Калабрие находятся аэропорта, и что женщине нужно соединить меня с ними, затем долго ждала, когда взяли трубку в аэропорту Ламеция-Терме. Показалось, что несколько часов. В конце концов новость о том, что прямых рейсов нет, а только через Рим, и мне следует попытаться в Реджо-ди-Калабрия, но я этого не хотела. Пусть будет не прямой рейс, только, чтобы они наконец забронировали для меня билет. Мой итальянский был достаточно хорош, чтобы объясниться на нём, но я вдруг больше не знала, как меня зовут, Елизавета, а как дальше? Как дальше? Женщина на другом конце провода думала, что я шучу, когда я предложила ей Бетти Блу, пока я наконец не вспомнила, Штурм.

— Штурм! — крикнула я в трубку, прежде чем новая волна оборвала мои мысли, и я в течение нескольких минут не могла понять, что говорит женщина, а она снова и снова переспрашивала, там ли я ещё.

— Синьора! — раздавался её голос из трубки. — Сеньора? Tutto bene? (итал. всё в порядке?)

Tutto bene, — лепетала я. Она оставалась на связи, хотя я снова и снова погружалась в чёрную пустоту, и, когда первая полоса света упала в окно, я забронировала билет до Рима и ещё один до Санторина, другого пути не было. Мой первый самолёт вылетит после обеда, у меня есть ещё немного время, хотя я не знала, как мне добраться до Ламеция-Терме. Машины здесь больше не стояло. Мне придётся добираться автостопом.

Уже спустя несколько секунд я поняла, что сложить сумку будет не так просто; в шкафу выглядело так, как будто в моих вещах покопались дикие животные, я не нашли почти ничего пригодного, а то что нашла, не подходило друг к другу. Большинство вещей были не стираны и затвердели от соли, цвета выцвели, а кайма потрепалась.

После того, как я смела одежду обоими руками с полок и разложила её, я выбрала более-менее чистые короткие джинсы и чёрную футболку. Одела и то, и другое, не смотря на жару, засунула в сумку нижнее бельё для замены и заползла на кровать, где хотела остаться лежать, пока не стану снова достаточно стабильной, чтобы двигаться на двух ногах. Пока не смогу снова думать. Чуть выше заправки, часто останавливались на отдых дальнобойщики; один из них точно подберёт меня.

Я вытянулась, полузакрыв глаза, сложила руки на груди, позволяя телу отдохнуть. Отдых, требуемый им так сильно. Я стала ждать, когда температура поднимется выше 35 градусов, и я начну жить.

- This is our last call. [11] англ. Это последний вызов

Ещё раз я подставила руки под кран, чтобы побежала вода и опустила лицо под тёплую струю, в то время как опиралась руками о раковину; вес я перенесла на носочки, немного присев. Я не хотела опускаться на колени, как грешница; в равной степени я не хотела выпрямляться в полный рост и смотреть в зеркало напротив. Я боялась обнаружить там что-то, чего ещё не знала, что-то в моём лице, что появилось там, а я даже не почувствовала. Пока я не вижу себя, смогу контролировать ситуацию.

Мне нужно взять себя в руки. При вылете в Рим я начала плакать, эпилептическое, сухое всхлипывание без слёз, трясущее всю верхнюю часть тела, в то время как ноги аккуратно лежали на сиденье, стопы упирались в пол, а руки обхватили тело. В тот момент, когда моторы маленького самолёта начали гудеть, я внезапно осознала, что отдаляюсь от Анжело; я уезжаю, даже не оставив ему записки, как же мне обойтись без него? Как сделать даже шаг без его успокаивающего присутствия и не упасть? Я не имела представления, когда и как смогу вернуться. Может он придёт после своего выступления домой и подумает, что я уехала в Германию, да, и возможно погода изменится, польёт дождь и не останется ничего, что ещё удержало бы его там. Он отправится раньше в Бора-Бора, да и зачем оставаться? Ведь его никто не держит.

Я нуждалась в нём, здесь и сейчас. Это было не обычное чувство, когда по кому-то скучаешь и хочешь его увидеть, нет, не капризное чувство, а уверенность, что я делаю огромную ошибку, отдаляясь от него. Это было почти как предательство, за которое меня накажут, это я знала — накажет судьба. Он должен быть рядом, по-другому просто нельзя.

В панике я попыталась отстегнуть пояс, потому что хотела пройти в кабину и уговорить пилотов вернуться назад, но старый мужчина рядом, лишь удивлённо смотрел, как мои пальцы снова и снова соскальзывают с застёжки. Они терпели неудачу в самых простых вещах. Вместо того, чтобы помочь, он позвал стюардессу, которая склонилась ко мне с озабоченным выражением и посмотрела в лицо, чего я не хотела, никто не должен заглядывать мне в лицо. Она быстро отвернулась, но осталась на месте и проверила мой пояс безопасности, который я не могла отстегнуть, у меня не получалось.

— Are you okay, everything okay? [12] англ. Ты в порядке, всё хорошо? — спросила она с фальшивой, испуганной улыбкой.

Внезапно все были напуганы. Зазвучали голоса, они взволнованно обсуждали, что им обо мне думать, замыслила ли я что-то злое, возможно я пронесла с собой на борт взрывное устройство, бомбу, террористка! И теперь просто не способна выполнить это задание, так как совершенно впала в истерику. Но мужчина рядом образумил их. Это скорее всего лишь приступ аэрофобии, им следует снова сесть на места. Стюардесса тоже попросила занять места.

— Fasten your seatbelts, please. [13] англ. Перестегните ремни безопасности пожалуйста

— Любовная тоска, — пролепетала я, дрожа, потому что хотела, чтобы головы снова исчезли за спинками сидений. Их взгляды горели на моей коже. — Только любовная тоска.

Мужчина организовал мне томатный сок, который я не выпила, только пригубила, чтобы оказать ему услугу. Я ничего не могла пить, моя глотка была настолько сухой, что глотательный рефлекс отказывал. Я дышала с открытым ртом.

Во второй половине дня посадка в Риме, вовремя. Нужно было выйти и позаботится о багаже. У меня его не было, только сумка на плече с нижнем бельём и моими документами, больше ничего. Я не знала, что с собой делать. Слишком много вывесок, голосов, указателей, шума. Я больше не могла идти прямо, врезалась коленями в чемоданы, скамейки и ленточные транспортёры, перед которыми стояли люди и сосредоточенно и с завороженным взглядом ждали, как будто им сейчас объявят о большом призе.

Я, шатаясь, прошла к моей стойки, где должна была показаться, чтобы сесть в следующий самолёт. Я не хотела лететь дальше, но убраться подальше от масс, толпящихся в проходах. Поэтому сделала вид, что лечу, я буду первая в зоне ожидания и смогу занять себе пространство. Когда дама проверяла мои документы и билет, у меня опять потемнело в глазах, но я выдержала, взяла с застывшей улыбкой на губах документы и засунула билет в задний карман штанов. Сумка на плече тянула вниз, будто в ней находились тонны, хотя она была пустой, не считая трусов и рубашки. Я затащила её в туалет, где хотела остаться, пока не смогу снова нормально видеть; потом перебронирую билет и полечу домой, где буду ждать Анжело в его доме с бассейном. Мечтать. Отдыхать. Наслаждаться свободой. Так, как должна была сделать. Как я могла только быть настолько дерзкой, что уехала от него, не поговорив? Я разорвала связь между нами, в худшем случае навсегда…