Беттина Белитц - Поцелуй шипов

Но спустя какое-то время я отказалась от попыток наполнить лёгкие воздухом. Мне больше не нужно было дышать. Дыхание в моём теле заменил рокот и придал мне больше сил и энергии, чем мог бы сделать кислород в моём организме. Биение сердца тоже стало лишним. Оно остановилось и уступило место работы пульсирующему рокоту.

Ненадолго скалы и море побледнели перед глазами, прежде чем вновь появится, яснее и ярче, чем когда-либо. Но это больше были не тёмные, смешанные с красным вулканические породы Тиры, а серая, разъеденная формация скал, чередующаяся с жёлтым, высохшим кустом дрока и толстыми опунициями. Море подо мной тоже имело другой цвет, лазурно-голубой, смешанный с тропической бирюзой. Я слышала, как в воде скользят рыбы и учуяла запах их блестящих чешуек, хотя находилась высоко над ними, но этот феномен больше не мог меня удивить. Просто это так.

Мне нравилось это место, Капо Ватикано, мифическая местность, но моё предчувствие говорило, что сегодня оно потеряет своё волшебство — ещё одно место на земле, на котором я больше не смогу найти покоя. На земле почти больше не существовало местечка, где бы не ломали костей, не осквернили тел и безжалостно не уничтожили какую-нибудь душу. Земля — это поле боя, почва пропитана кровью, и я хотела наконец покинуть её.

Проворно я вскарабкалась наверх, двигаясь над морем вдоль крутых скал. Ни одного раза я не подвергалась опасности упасть, а даже если бы и упала, это тоже ничего не изменило бы в моём вечном проклятии. Северный, ледяной ветер трепал мою тонкую одежду. Я отметила, что он холодный, но его порывы не вызывали во мне никаких чувств, ни умиротворения, ни освежения. Мне было безразлично, какую игру преподносит погода; я всё равно её не чувствую.

Здесь речь шла не о ней. Речь шла о нас, тех, кто ещё остался и был готов показать себя друг другу. Как высеченные из камня, они стояли на отдельных скалистых глыбах, лица пустыне и полые, глаза мёртвые дыры без зрачков.

Потом появился Анежело из расщелины, спиной ко мне, тяжёлый узел на правом плече. Я сразу узнала его по светлым волосам и юношески-беззаботным движениям, которые не покинули его даже тогда, когда он поднял узел над головой и с грубой силой швырнул на острые скалы перед собой, снова поднял и бросил на следующий камень. Это было почти что танцем, сделал шаг, швырнул, сделал шаг, швырнул. Это дело наполнило его радостью и могуществом. Другие неподвижно наблюдали.

То, что здесь происходило, не просто убийство — это казнь.

Я подошла ближе и моё ужасное подозрение подтвердилось. Узел оказался человеком, человеком с каштановыми, вьющимися волосами и тёмно-синими глазами, которые уже не присутствовали здесь. Его голые руки и лицо покрывали глубокие порезы и кровоподтёки, и всё-таки он выглядел ошеломляюще красивым и был расслабленным. Он всё предусмотрел, так, как и объявил.

Разве Анжело не понимает, что он больше ничего не чувствует? Почему продолжает ударять его о скалы, ведь мы все уже увидели это? Этого достаточно. Если он и дальше продолжит так докучать ему, нужно будет выкрасть время и сделать то, что я ему пообещала. В первый раз за бесчисленное количество лет я должна поторопится.

— Анжело.

Он застыл в движении, с узлом, высоко поднятым над развевающимися локонами. Его довольная улыбка исчезла, когда он повернулся ко мне. Бездушная, расплывчатая маска.

— Дай его мне. Я сама хочу это сделать. Я так долго ждала.

Он не станет мне возражать. У меня больше силы, чем он когда-либо получит. Он должен мне подчиниться.

Он выпустил узел, но я оказалась достаточно быстро рядом, чтобы поймать, и, как и он, поднять над головой и бросить лицом на скалы, чтобы потом, пару миллиметров перед столкновением, затормозить, так чтобы больше ничего в нём не разрушить. Я обманула их. Всегда, когда я поднимала его над головой в ясный, чистый, зимний воздух, мои мысли направлялись к нему, в его голову и сердце, которое ещё слабо билось, и я дала ему то, о чём он меня просил, если такое вдруг случится.

Я спустилась с ним по крутым скалам вниз к морю, размахивая его телом в воздухе и в последний раз его рот изогнулся в улыбке, когда он увидел тоже, что и я, когда наш разум объединился: двое детей, смотрящих на нас, девочка и мальчик, оба его точная копия и всё-таки такие разные. Девочка стеснительная и в тоже время дикая, её дух неукротим, полон вопросов, противоречий и страхов; мальчик спокойный и терпеливый, но упрямый, как осёл и убеждён в том, что заслуживает счастье и имеет право встать у любого на пути, кто захочет его у него отнять.

Я увидела мою жену, которая уже давно знала о том, что случится теперь и всё-таки всегда будет любить меня. Которая была готова скорбеть и для которой будет избавлением, иметь снова возможность нормально спать. Мне хотелось подарить его ей, сон, и я сделаю это с удовольствием, потому что когда-то мы снова будем спать рядом друг с другом, без голода и страха, и сможем вместе видеть сны.

Они смотрели на меня с любовью и серьёзностью, когда Морфий в последний раз поднял меня над головой и бросил в море, и я слышала их слова как сопровождающую песню, когда волны забрали меня в море.

Мы любим тебя, Леопольд Штурм. Будем любить всегда.

— Мой отец… — Я мягко вернулась назад в моё тело, такая ранимая и смертная, но это больше не я держала его. Морфий держал меня, в то время, как моя грудь судорожно наполнившись болью, снова начала дышать.

— Мой отец мёртв…, - прошептала я дрожа.

— Да, моё дитя. Твой отец мёртв.

Сильное тело папы наматывало неторопливые круги, опускаясь на песочное, глубокое дно и в последний раз он открыл свои глаза.

Мир так прекрасен, подумал он. И умер.

— Когда? Когда это случилось?

Я всё ещё не могла стоять самостоятельно, но Морфий держал меня надёжно и крепко, так что мне не угрожала опасность упасть. Было правильно, что я доверила мою смертную оболочку его рукам.

На самом деле мне не нужно было спрашивать, когда это случилось. Ветер был ледяным, а пляж под нами совершенно пустынным, он не пестрел зонтиками от солнца и пляжными полотенцами, как в тот жаркий день, когда я в первый раз увидела Капо Ватикано и сразу же в него влюбилась. Всё же я должна была задать этот вопрос; я должна убедиться в том, что это не случилось в то время, когда я вместе с Анжело бродила в ночи, доверившись ему — не только доверившись, но отдав в его руки моё будущее, всю мою жизнь. Потому что это я никогда не смогу себе простить.

— Весной, незадолго до мартовской иды.

Иды марта. Они предвещали несчастье, так уже было всегда. Я обняла Морфия за шею и попыталась встать на ноги, хотела стоять самостоятельно, потому что думала, что таким образом смогу лучше упорядочить мысли и вопросы. Но у меня не получилось.