Дэвид Гейдер - Маска призрака [litres]

– На стене что-то написано, – вполголоса проговорила Адриан.

И в самом деле, стену справа от входа покрывали кое-как начертанные кровью надписи. По большей части их невозможно было разобрать, но одна фраза читалась без труда: «МЫ ХОТИМ ВЫЙТИ».

Евангелина озадаченно сдвинула брови:

– Но ведь двери были заперты изнутри? Если они так хотели выйти отсюда, могли бы просто взять и… убраться.

Она тотчас пожалела, что заговорила в полный голос, – эхо ее слов с готовностью заметалось по всему залу. О том, кто такие «они», Евангелина предпочитала не думать. Мертвецы, в которых вселились демоны, или… нечто похуже?

– Двери не заперли, – пророкотала Шейла. – Запечатали.

– Каким образом?

– Я об этом знаю столько же, сколько и оно.

Рис попятился от стены, исписанной кровью. Его мутило. Евангелина вполне разделяла чувства мага.

– Куда теперь? – спросила она. – Вверх по лестнице?

Винн покачала головой:

– Вниз. Адамант встроен в склон Разлома. Эта часть донжона – просто жилые помещения. Лаборатория Фарамонда располагается ниже.

– Вниз, – повторил Рис. И встряхнулся, словно сбрасывая с себя нечто крайне неприятное. – Ну разумеется, вниз, куда же еще? Как я мечтаю когда-нибудь встретиться с демоном, который обожает уютную обстановку и хорошее освещение.

– Сегодня твоя мечта вряд ли сбудется.

– Старейшая все еще хочет отыскать своего друга? – спросила Шейла.

– Да, – ответила Винн без особой уверенности.

Они стояли во мраке донжона, а снаружи, за дверным проемом, мстительно завывал ветер. Говорить больше было не о чем. Настала пора приступать к делу.

Рис велел возвращаться в башню, и был момент, когда Коул всерьез подумывал подчиниться его приказу. Укрывшись в тени, он наблюдал за тем, как путники покидают городок, и размышлял над словами Риса. Он мог бы пойти назад по собственным следам, отыскать нужную дорогу и в одиночку добраться до громадного, пугающе многолюдного города. Это было бы настоящее приключение.

Но потом Коулу стало одиноко. Он и представить не мог, что, оказавшись в огромном внешнем мире, среди бесчисленных незнакомцев, станет еще более невидим, чем всегда. В известном смысле возвращение в башню принесло бы ему облегчение. Знакомое место и притом безопасное. Вот только там не будет Риса. Рис окажется в смертельной опасности и, может быть, даже никогда не вернется. И тогда Коул останется один – навсегда. Эта мысль побуждала его идти вперед.

И он вновь пошел за отрядом. День за днем, старательно держась на безопасном расстоянии, страшась, что Рис может его заметить и вынудит повернуть назад. Маг по-стоянно озирался, обшаривая взглядом дорогу, и всякий раз, когда это случалось, Коул сжимался от ужаса. Он старался как можно реже выходить на дорогу и при всякой возможности прятался в кустарнике, но потом ему в голову пришла кошмарная мысль: что, если Рис его просто не видит?

Что, если он стал теперь невидимым и для Риса?

Это опасение все сильнее терзало Коула, глодало его изнутри, росло в желудке, свернувшись холодной змеей. Каждое утро Коул просыпался мокрым от росы и дрожащим от холода и тотчас испытывал страх, что Рис и его спутницы уже тронулись в путь. С бьющимся сердцем он срывался на поиски их лагеря и в конце концов убеждался, что они еще спят. Лишь тогда Коул позволял себе вздохнуть с облегчением, пусть даже в глубине души ему отчаянно хотелось разбудить Риса. Просто чтобы с ним поговорить. Услышать человеческий голос.

Порой, двигаясь вслед за отрядом, Коул выходил на самую середину дороги в надежде, что Рис оглянется и хоть что-нибудь сделает. Часто путники уезжали так далеко вперед, что казались лишь точкой в зыбкой дали, и всякий раз, когда они исчезали за склоном холма, Коула охватывала тревога. Что, если они свернули с дороги, а он этого не заметил? Что, если он затеряется и сгинет здесь навсегда?

А потом окрестности изменились. Земля стала сухой, затем обратилась в лиловый песок – и ничего больше не было вокруг, кроме этого песка да ветра. Странное запустение царило вокруг, словно весь мир умер и попросту иссох, рассыпавшись в пыль. В одиноком завывании ветра звучали боль и опустошенность; горестная эта песня терзала сердце Коула. Ему в голову не приходило, что на свете существуют подобные места… и что кто-то может отправиться туда добровольно.

Одно хорошо: теперь стало гораздо проще следовать за Рисом и его спутницами. Лошади брели куда медленней, и хотя завеса песчаных вихрей мешала Коулу разглядеть путников, за ними оставался отчетливый след. Правда, его быстро заносило песком, но Коулу и того хватало.

И еще в этом краю были странные твари. Темные создания, рыскавшие в укромных уголках. Коул их не видел, да и не рвался увидеть… однако опасался, что твари могут заметить его. Первая ночь в пустыне была ужасна: до рассвета он укрывался в скальной расселине, стуча зубами от невыносимого холода. Темнота была так непроглядна, что казалось, вот-вот поглотит его целиком.

Но гораздо хуже была музыка. Коул не знал, что она такое, но доносилась мелодия как будто из дальнего далека. Музыка звала его, и в этом зове не было ничего приятного, а лишь повелительный тон, от которого чаще билось сердце и кровь кипела в жилах. Темные твари – те, что рыскали по пустыне, – внимали призыву. Коул не знал, откуда ему это известно, зато чуял, как где-то в отдалении твари вытягивают шеи и вздымают когтистые лапы навстречу зову.

Он уткнул голову между колен и зажал уши. Когда стали слышны другие звуки – шум боя, грохот и взрывы заклинаний, – Коул задрожал всем телом. Где-то вдалеке кричал от боли Рис, но Коул не тронулся с места. Он чувствовал себя трусом. Тьма, царившая вокруг его укрытия, была слишком страшна. Повсюду рыскали твари. Если бы Коул мог прямо сейчас убежать и вернуться в башню, он бы так и сделал.

В какой-то момент безмерная усталость оказалась сильнее страха. Нельзя сказать, что Коул по-настоящему заснул, – скорее, то был поток странных видений. Воспоминания всколыхнулись в нем, будто открылись, источая гной, старые раны. Он видел чьи-то лица, но не знал, почему они наводят на него такой страх. Он где-то прятался, но не в расселине между скал… в другом месте, где было темно и тесно, где-то в невероятно далеком прошлом. Всем сердцем он жаждал одного – выбраться оттуда. И бежать.

А потом Коул очнулся. Все та же музыка запустила незримое щупальце в темные глубины его грез и безжалостно выволокла его на свет. Снова задул ветер, и вместо того, чтобы тотчас забеспокоиться о судьбе Риса, Коул мысленно повторял: «Я жив». Он был счастлив… и совершенно один.

Коул выбрался из расселины, весь облепленный песком, с затекшими руками и ногами… и остолбенел. Шагах в десяти от него стояла одна из тех самых тварей. Внешне она походила на человека, но на самом деле, конечно, это был не человек. Вернее, человеческое существо, которого нечто злое и темное пожирало изнутри до тех пор, покуда сама тьма не исторглась из него, сочась в окружающий мир. И это существо вдруг пришло в движение. Развернулось и вперило в Коула жуткий взгляд стеклянистых глаз, омерзительных окон, за которыми маячило истерзанное вечной мýкой бытие.