Александра-К - Тиннар [СИ]

— Мне бы помыться надо…

Голос Тиннара звучит очень хрипло и неуверенно. Все-таки недели молчания.

— Сейчас, потерпи немного, нагрею воду. Возьми, прикройся пока.

Теплый кожушок падает возле сжавшегося на полу пещеры оборотня. Лучше не вспоминать, кого он закутывал в этот кожушок. Но другой одежды просто нет. Придется терпеть.

Светлый Эльф торопливо греет воду магическим огнем, и плевать ему на то, что звон его магических заклинаний разносится на многие мили вокруг, что их могут искать. Лишь бы Тиннар не перевоплотился обратно, лишь бы удержать его в обличье метаморфа.

Пока оборотень плещется в углу пещеры, Эриндел торопливо ищет в сумке Тиннара одежду, кое-что находит, кое-что отдает свое. В горячке Тиннар половину вещей оставил в гостинице, а остальное разорвал в припадке ярости. Слава богам, что еще не все уничтожил.

Все найденное он аккуратно складывает возле блаженно пофыркивающего метаморфа, отходит в сторону.

— Ну, считай, ты своего добился, Эриндел!

Тиннар, уже одетый, подходит поближе, торопливо пытаясь расчесать спутанные светлые волосы. Эльф незаметно присматривается к своему другу… Ну, не все так страшно, как казалось. Тиннар страшно осунулся, похудел, ввалились глаза, но это все поправимое дело. Взгляд немного растерянный, на лбу еще след от раны. Это все пройдет, все излечится. Самое главное — разумный печальный взгляд. Он сохранил разум. Все остальное — излечимо. Даже несчастная любовь. Главное- пережить первые мгновения отчаяния, а потом, со временем, и со смехом вспомнишь прошедшие страсти. Может быть…

— Я рад, что ты захотел вернуться…

— Да уж, бабой меня как-то до тебя никто не называл!

Эриндел молча пожимает плечами — а как можно было назвать Тиннара в тогдашнем его состоянии? Растерянным ребенком, у которого отняли игрушку?

Слитный топот копыт приближающегося отряда прерывает их беседу, Эриндел молча бросается к оружию, Тиннар торопливо вытаскивает свой меч из груды вещей, наваленных в пещере. Вот же еще напасть-то на их головы!

Принц-предатель вел себя все дни путешествия с посольством очень странно… Словно заключенный в непроницаемую хрустальную башню, он вставал, ходил, ел, садился на коня, привычно выполнял ритуалы приветствия, был почтителен и покорен с отцом. От смешливого злого озорника не осталось ничего. Первые дни поездки лорды-рыцари Короля очень боялись яростных и жестоких выходок их принца. Но Аллеур, казалось, вообще не видел никого вокруг себя. И, похоже, не слышал. Прекрасное тело Темного Эльфа жило независимо от его сердца и души. Привычное следование требованиям этикета и придворного церемониала удерживало его на грани жизни и смерти, словно стеклянный незримый стержень — очень хрупкий и совершенно несгибаемый. Это был сон наяву.

И такой сын все более и более пугал Короля Темных Эльфов. То, чего он добивался многие годы, опускаясь до побоев, пощечин, жестоких наказаний, было достигнуто в одно мгновение — когда возлюбленный покинул принца. Но принц, внешне покорный, нес в душе пламя все разгоравшегося огня магии разрушения, представляя собой жуткое существо. Лепестки магии словно выжигали его изнутри, и остановить это сам принц не мог — он не научился обуздывать свои способности Темного Эльфа, и теперь всепожирающий огонь только усиливался его горем, чувством унижения, болью. Король боялся только одного — что в любую минуту это живое чудовище не справится с собой, и вся ярость магического огня вырвется наружу, сжигая все на своем пути — и носителя ее, и окружающих. И если это случится в присутствии Императрицы… Война неизбежна. И победителей в ней не будет.

Король уже сотни раз проклинал свое решение навязать союз людям, и своего сына, и самого себя. Но пока принц еще сдерживал всю свою боль внутри, не позволяя ей излиться. С каждым днем отчуждение Аллеура нарастало, словно он все глубже и глубже уходил в слои хрусталя, запаивая там свою живую сущность. И непроизвольно чувствуя это, Темные эльфа испытывали при обращении к принцу-предателю ужас значительно больший, чем при обращении к своему королю. Когда миротворцы возвращали пленных обезумевших магов во время войны, их сразу же уничтожали из-за такого же неконтролируемого пламени, горящего внутри и не обуздываемого разумом. Но принцу даже в этом было отказано — случись что-то с ним, и люди никогда не простят подобного оскорбления их Императрице. И чудовище, полное изнутри ярости, муки и магического огня, продолжало существовать, а посольство продолжало двигаться к месту встречи с кортежем Императрицы. Иногда Королю хотелось просто прервать это неуклонное движение к гибели, но страх коснулся и его ледяного сердца. Он боялся порождения своей жестокости, своего собственного неудачного ребенка.

Когда навстречу вылетел отряд воинов-людей и преградил путь, лорды Темных Эльфов схватились за оружие. Привычная хватка хоть что-то в этом вывихнутом мире ставила на свое место. Но предводитель отряда громко проорал что-то своим воякам и, спрыгнув с коня, бесстрашно подошел ближе к изготовившимся к драке Темным Эльфам. Огромного роста воин стащил с головы шлем, совершенно не заботясь о совей безопасности, под лучами солнца блеснули полуседые черные волосы, стал виден крестообразный шрам на щеке, острые жесткие черты лица.

— Герцог! — возглас со стороны людей заставил воина оглянуться. К нему бежал его оруженосец или телохранитель, чуть помоложе, чуть более стройный, чуть более бедно снаряженный, по спине болтались небрежно связанные шнурком довольно длинные волосы.

Словно немного дрогнув, герцог сделал шаг назад, навстречу своему оруженосцу.

Темные Эльфы, не спешиваясь и лишь чуть ослабив хватку пальцев на мечах, молча наблюдали за происходящим.

Юноша подбежал к своему повелителю и что-то быстро подал ему в руку, блеснули золотые грани Императорских печатей. Вояка немного неловко пожал плечами, взял свиток и ласково придержал за плечо оруженосца, явно собиравшегося отступить назад, принуждая его идти вровень с собой. Воины-люди остались совершенно спокойны — видимо, такое поведение их повелителя было для них привычным, но Темные наблюдали за происходящим с явным интересом, даже принц, казалось, немного встрепенулся. Обостренным чутьем эмпата он уловил волны нежности и любви, исходящие от этих двух. «Как странно, говорили, что люди не могут любить…» — впервые за долгое время мысль о любви не причинила боли принцу-предателю. «Мужчины…» — дальше боль опять затопила сознание, и крошечное оконце во внешний мир, вдруг открывшееся из хрустальной башни, вновь захлопнулось.