Александра-К - Ненависть [СИ]

И воин дрогнул… Лилии, смешной мышонок на берегу… Он так же, как и мальчишка, осторожно спустился в бассейн, подплыл к мальчишке, в воде подхватил невесомое тело на руки. И увидел изумленные глаза Рыжика — он ощутил возбужденную плоть господина под прижатым к его телу бедром. Воин улыбнулся. Он видел только немного растерянные глаза юноши. Запрокинул голову Рыжика, очень осторожно прижался к его губам, тот изумленно вздохнул, но воин раздвинул губы мальчишки, проник внутрь, обвел языком губы, коснулся дрогнувшего язычка юноши. Тот немного неуверенно обнял воина за шею, удерживаясь на воде лишь потому, что воин держал его на руках. Воин глубоко вздохнул, снова прижался к губам мальчишки, тот уже отвечал на поцелуй, губы приоткрылись, прижимаясь к губам воина. Воин тихо фыркнул, мальчишка в ответ засмеялся — теплое дыхание обжигало обоих. Рыжик чуть отвернул голову, быстро поцеловал воина в шею, внезапно больно прихватил его за мочку уха, трогательно, ласкаясь, пожевал ее. Ремигий засмеялся, поставил мальчишку на дно бассейна, осторожной рукой провел по груди, животу, бедрам. Мальчишка стоял смирно, не совсем понимая, что делать с таким изменением настроения клиента. Жесткая ладонь с мозолями от рукояти меча нежно коснулась паха, провела по еще мягкой плоти. Мальчишка вздохнул, опустил руки под воду, скользнул по мускулистым бедрам, ощутил твердость возбужденного ствола. Воин был уже готов к проникновению, жестокая привычная боль в паху, но сейчас можно получить удовлетворение. Рыжик напряженно вгляделся в глаза воина, ожидая увидеть такую привычную ледяную усмешку, и увидел — нежную улыбку. И поверил. Совсем тихо сказал:

− Господин, здесь не нужно облегчать вход — вода.

Ладонь воина как-то привычно скользнула по ягодицам, осторожно коснулась входа, очень осторожное растяжение — и жестокий неумеха так внимательно и нежно следит за личиком юноши, что понятно, — достаточно тому поморщиться от боли, — и все сразу прекратится. Мальчишка глубоко вздохнул, расслабляясь, воин приподнял его над собой и очень осторожно опустил на восставший член, удерживая мальчишку за талию и тревожно заглядывая в глаза — не больно ли… Мальчишка обвил ногами бедра воина, удерживаясь и одновременно давая тому возможность двигаться в его теле. Очень осторожные, мерные движения, очень медленно ускоряющиеся, постоянное внимательное заглядывание в глаза живой игрушки — не больно ли… Нет, не больно. Мальчишка откидывается немного назад, рыжие волосы полощутся по воде, хриплое, неровное дыхание обоих. Воин сдавленно говорит:

− Я не могу приласкать тебя, но хочу, чтобы мы кончили вместе.

Мальчишка кивает, начинает ласкать себя, иногда касаясь рукой живота воина. Тот только судорожно вздыхает, терпеть более — сил нет. Отчаянный судорожный вскрик и жестокая судорога, прошедшая по телу юноши. Воин почти сразу следует за ним, мальчишка чувствует, как содрогается тело его господина. Он приподнимает мальчишку, выходит из него. Тихие поцелуи в губы, сонный голос юноши — он что-то бормочет, не понимая сам, что говорит. Тихое: «Спасибо…» и нежный поцелуй в шею. Рыжик растерян и испуган — брезгливый злобный мучитель благодарит за купленную любовь. Сильные руки поднимают Рыжика и куда-то несут. Потом прикосновение мягкого полотна, снова нежный поцелуй в губы. И тихий смех, и вопрос:

− Тебе не больно?

И изумленный ответ:

− Нет. Так сладко.

Смех Наместника в ответ. Так просто — воспоминание о теплом деньке, венке из лилий, мордочке Эйзе, перемазанной в желтой пыльце. Рыжик пытается не засыпать, но не может — впервые за долгое время с ним обошлись нежно, и он тоже испытал удовольствие от такой странной любви.

Тихое:

− Не уходи…

И в ответ:

− Не могу… Пора… Светает… Спасибо тебе…

Рыжик проваливается в сон, снова чувствуя теперь уже последний поцелуй…

Наместник, и правда, торопился — уже утро начиналось, мышонок всю ночь провел один, если проснулся и не нашел на ложе своего господина, — страшно даже подумать, что могло случиться. Хитрая калиточка открылась, выпустила воина наружу, привратник получил монетку. Еще только слабела ночная тьма, но воин очень торопился — мышонок всегда замерзал в это время, надо было вернуться побыстрее. Мимолетная улыбка тронула его губы — Ремигий вспомнил растерянные серые глаза Рыжика во время купания, странное доверчивое и неверящее одновременно выражение лица юноши. Надо будет потом вернуться к нему и сделать какой-нибудь подарок, мальчишка дал самое важное, — уверенность в том, что с Эйзе все может быть по-другому. Воин почти бежал по темным улицам.

Дом Наместника был освещен, тусклые отсветы факелов отражались в окнах. Сердце Ремигия остановилось — Боги, что случилось? Пара воинов возле дома молча пропустили Наместника внутрь. В приемной на полу сидело несколько воинов из сотни охранения, сотник тихо переговаривался с лекарем. Альберик сидел в кресле. Ремигий почти не двигающимися губами спросил:

— Что произошло?

Старик очень мягко ответил:

— Господин, Эйзе ночью попытался сбежать, его схватили уже за оградой сада, он отчаянно сопротивлялся, ранил воина, искусал всех. Его едва удалось связать.

Ремигий едва не застонал — как же связывать маленького, если еще рана на боку не зажила. Спросил он другое:

— Тот, кого он ранил — жив?

Лекарь кивнул. Воин глухо спросил:

— Где он?

— В спальне…

Ремигий шагнул к двери в коридор, лекарь что-то попытался сказать, но натолкнулся на бешеный ненавидящий взгляд Наместника и промолчал…

То, что Ремигий увидел в спальне, просто не могло быть на самом деле: Эйзе отчаянно, выламывая себе связанные руки, выворачивался из одеяла, в котором был спеленат, руки и ноги крепко связаны, во рту — окровавленный кляп, чтобы не кусался. С ним еще обошлись весьма бережно — чтобы мальчишка не покалечил себя, он был туго закутан в одеяло и сверху связан. Ремигий со стоном шагнул к мальчишке и тут на столике увидел аккуратно сложенные ожерелье, браслеты, меч…

Он уходил сознательно и оставил то, что было подарено Наместником. Эйзе продолжал отчаянно биться, хрипя и задыхаясь. Воин шагнул ближе и оцепенел: его любимый мышонок был в своей боевой форме. И понятно стало, почему он только смеялся на вопросы Ремигия: никто не захочет показывать свою чудовищную сущность. А она была чудовищной — кабан, молодой связанный исхудалый кабан, белесые волосы дыбились как щетина, оскаленные над кровавой полоской кляпа зубы блестели как стальные клыки. Воин остановился — только он мог видеть истинную сущность Эйзе и вот сейчас — боевую форму. Но она — ужасна. Эйзе, задыхаясь, поднял голову, и воин ожидал увидеть кроваво-красные глаза кабана, яростно светящиеся в темноте. А увидел — синие глаза Мыша. Они не менялись при любой форме…