Александра-К - Ненависть [СИ]

— Хватит целоваться, одеваться пора и есть!

Похоже, проголодался за ночь. Вчера было не до любви-полночи синяки и ссадины смазывали и залечивали. У киски боли, у собачки боли, у Эйзе заживи… Ярре сильно его ударил, в итоге Эйзе снова стал полосками от ушибов — награда усталому путнику, краса и гордость Наместника. Но это, видимо, уже навсегда — навряд ли он станет степенным красавцем, таким, как Лис до его мучений. Хотя — твари всегда очень неожиданными были. Кто знает… Ремигий неожиданно засмеялся — он представил, что будет делать, если Эйзе станет таким, как Лис — красивым и немного надменным. И как потом ласки выпрашивать у такого, в истинном облике, не смешного скуластого беленького мальчишки, а белокурого красавца, который и не взглянет-то на простого Наместника. Мыш, уловив, о чем думает возлюбленный, весело усмехается-вот таким — надменным и напыщенным он никогда не будет. Хотя… Да, род давний, длинная череда предков…

— Мыш, да ты никак мне родословное древо хочешь перечислить?

— Если тебе так важно это, то могу. Ты же патрицианского рода, вдруг тебя унизит простой возлюбленный?

— Эйзе, да что ты говоришь-то! Глупости какие! Ты не собака и не конь, чтобы родословную требовать.

— То есть сойдет и простая тварь?

— То есть ты? Конечно, да… — нежный поцелуй в щеку подкрепляет сказанное.

— Смешной ты… Ты же говорил, что у людей очень важно, кто были его предки?

— Ну да, говорил, но для людей же… И потом — мои предки никак не помогли мне не оказаться в опале на Севере, а не в столице Империи…

— Но тогда бы мы никогда не встретились… Не боишься гневить ваших богов?

— Боюсь…

Жернова мельницы судьбы богов мелют медленно, но верно. И не след Наместнику забывать было об этом и о том, что его род был поражен проклятием. Просто за счастьем любви с Эйзе он позабыл обо всем, в том числе и о своих обязанностях, воинском опыте, чести рода. Наносное, чуждое, пустое. Настоящий — только смешной белобрысый Мыш с его карпизами, гордостью, слезами, немалым мужеством. Но боги-то о проклятии не забыли.

— Господин, твари напали на караван — гонец прискакал!

Ремигий резко приподнимается на постели, Мыш мгновенно поворачивает к нему искаженное страхом и болью лицо.

— Опять! Да что ж вам дома-то не сидится! Давно не было! Альберииик!!!

Бешеный крик Наместника поднимает весь дом, всхлипывает и тут же замолкает Берси, видимо, старый раб заткнул рот малышу — не до него теперь. Полуодетый сотник выскакивает из комнаты Лиса, бежит в спальню Наместника, он проспал появление вестника. Альберик появлется в дверях.

— Доспехи, сапоги, седлать коня!

— Господин… — голос сотника неуверенно подрагивает.

— Что, Ярре? Ты поедешь разбираться? Хватит, похоже, я достаточно поболел.

Эйзе сидит на раскрытой постели, неловко подогнув под себя ноги. Месяц покоя и любви кончился. Война только отступила, но не ушла из их жизни. Ремигий, зло шипя от боли, торопливо одевается, вбивает туго забинтованные ноги в сапоги. Тварь только вздыхает судорожно — больно же, очень больно. Альберик торопится, несет доспехи. Когда Наместник так орет-лучше не спорить. Мыш опускает голову — все начинается снова, опять отъезд любимого, опять его погибшие солдаты. «Мира моему народу…»

— Мыш! — голос Наместника становится неожиданно мягким.

Эйзе приподнимает голову, горькая улыбка кривит губы.

— Мыш, не печалься — я помню свое обещание. Я скоро вернусь. Не грусти, я скоро вернусь.

Ярре торопливо заходит в спальню, за ним тащится совершенно растерянный Лис, замотанный в меховой плащ — он даже одеться как следует не успевает — возлюбленный уже покидает его.

— Ярре, хватит тянуть, выезжать пора. Где твоя сотня?

— Ждет у ворот, господин.

— Ладно. Прощайся и все. Поторопись…

Лис с отчаянием смотрит то на одного человека, то на другого. Действительность жестоко вторглась в мир, где он оказался защищенным от всего. И вот теперь — защитник уходит. Эйзе выглядит не менее убито. Они оба отвыкли от торопливых сборов в бой, от чувства постоянной опасности. Так мало времени прошло…

Наместник торопливо говорит:

— Все, Мыш, мне пора ехать.

Эйзе довольно долго молчит, опустив голову, потом слабо вздыхает, вскакивает на постели, мгновенно перемещается к Наместнику, прижимается изо всех сил к нему, обнимает за шею.

— Я ждать буду. Вернись поскорее. И…

— Я не буду убивать без нужды. Обещаю.

Чем еще успокоить возлюбленного? Обещанием не губить зря его сородичей. Да одни боги знают, каким будет бой в действительности.

Мыш кивает головой, прижимается еще теснее, потом отталкивает от себя Наместника:

— Все, иди, хватит прощаться.

В голосе дрожат слезы — еще не хватало заплакать как девчонка. Тот лишь кивает — не пристало плакать воину.

Во дворе испуганно жмутся тварята — как-то сумели выбраться из кухни, где были заперты Альбериком. Ярре сердито прикрикивает на них — с тихим писком малыши уносятся в дом. Ремигий криво улыбается — еще и эти притащились проводить. Не дом, а целая деревня. Альберик торопливо сует что-то в дорожную сумку у седла.

Сотник тихо спрашивает:

— Помочь сесть в седло?

— Конечно, нет!

От ярости Цезарион в седло буквально взлетает, потом резко шатается от боли — ступни горят нестерпимо, но делать нечего — ехать надо.

Ворота настежь. Сотня Ярре — уже на конях и ждет своего командира и Наместника. Тоскливо вздыхают во дворе приблуды — когда им-то позволят вернутся обратно.

Мучительно скрипя, открываются ворота крепости, выпуская отряд из двух конных сотен во главе с Наместником.

«— Мир?

— Нет, война, Наместник…»

Снег выпал и на том поле, где произошло нападение. Алое на белом — взрытые снежные сугробы — а в поле снега оказалось неожиданно много, припорошенные белым тонким слоем, как погребальныи покрывалом накрытые, тела его воинов, покрытые ранами, сгустки крови на ставшем алом снегу. Жуткий запах крови и человеческих внутренностей- здесь убитых никто в красивом порядке не раскладывал — бой был серьезный, и среди крупных тел людей — тоненькие изящные тела тварей, мертвых. Или только погибшие, или унесли раненых с собой — как всегда бывало. Наместник спешивается, останавливается на мгновение, пережидая боль в ногах, подходит ближе. Даже лошадей из повозок выпрягли и забрали, повозки переломаны и разграблены. Под ногами что-то хрустит — рассыпавшееся просо. Мешочек с деньгами — твари деньги никогда не брали — не понимали, на что они нужны. Воевать не с кем-нападение произошло, видимо, ночью, прошло уже несколько часов, глубокие следы, ведущие к лесу, припорошены снегом, края их чуть осыпались. Часть следов уводит ближе к лесу — трудно сказать, кто кого преследовал, но глубокая полоса протоптанного снега идет очень далеко. Вокруг ходят его воины, собирают оружие. Облава может и подождать. Не замеченный никем Наместник идет по взрытой полосе.