Мэгги Стивотер - Воронята

Драка была грязной. Однажды Ронан упал, и Роберт Парриш размахнулся, чтобы изо всей силы пнуть его в лицо. Ронан инстинктивно парировал удар предплечьями. Парриш нагнулся, чтобы освободить его лицо для своего удара. Рука Ронана взметнулась, как змея, и Парриш рухнул на землю рядом с ним.

Адам все еще пытался собраться с силами; его отец и Ронан колотили и пинали друг друга. На стенке трейлера заиграли красные и синие короткие вспышки, освещавшие поле мерцающим светом. Примчались копы.

Мать прекратила вопить.

Зато завыли сирены. Адаму позарез нужно было найти в себе силы встать, сделать несколько шагов, немного подумать, а потом остановить Ронана, пока не случилось чего-нибудь ужасного.

— Эй, сынок… — Перед Адамом присел на корточки полицейский. От него сильно пахло можжевельником. Адам подумал, что от такого запаха может и дух перехватить. — Ты как, в порядке?

Опираясь на протянутую руку полицейского, Адам с трудом поднялся. Поблизости другой полицейский отдирал Ронана от Роберта Парриша.

— В порядке, — пробормотал Ронан.

Полицейский убрал руку, но тут же снова поспешно подхватил Адама.

— Эй, парень, ты вовсе не в порядке. Ты не пьян?

Ронану, вероятно, задали тот же самый вопрос, потому что он принялся громко кричать. Его монолог состоял из множества ругательств и обещания «еще задать».

У Адама перед глазами то расплывалось, то прояснялось, то расплывалось, то прояснялось. Он лишь смутно видел Ронана.

— На него наручники надевают? — изумленно спросил он.

Быть того не может. Неужели он из-за меня попадет в тюрьму?

— Ты пьян? — повторил полицейский.

— Нет, — ответил Адам. Он все так же нетвердо держался на ногах; стоило ему лишь немного пошевелить головой, как земля начинала раскачиваться. Он понимал, что похож на пьяного. Ему необходимо было пересилить себя. Совсем недавно он прикасался к лицу Блю. Тогда ему казалось, что для него нет ничего невозможного, что весь мир плавно парит вокруг него. Он пытался вернуть в себе это ощущение, но оно казалось совершенно апокрифическим.

— Я не…

— Что ты не?

Не слышу на левое ухо, — подумал Адам.

Его мать стояла на крыльце и, прищурившись, наблюдала за ним и полицейским. Адам знал, о чем она думает, потому что она много раз говорила это вслух: «Ничего никому не рассказывай, Адам. Говори, что упал. Ты ведь тоже был отчасти виноват, правда? Мы сами между собой во всем разберемся, по-семейному».

Если Адам выдаст отца, вся его жизнь обрушится. Если Адам выдаст отца, мать никогда не простит его. Если Адам выдаст отца, то никогда не сможет вернуться домой.

На противоположной стороне площадки полицейский, нажимая Ронану ладонью на голову, запихивал его в полицейскую машину.

Адам хотя и наполовину оглох, отчетливо слышал голос Ронана:

— Я же сказал, что сяду. Думаете, я никогда прежде в машинах не ездил?

Адам никак не мог поселиться у Ганси. Он приложил столько сил, чтобы убедить себя, что уйдет из дома только на своих собственных условиях. Не на условиях Роберта Парриша. Не на условиях Ричарда Ганси.

Только на условиях Адама Парриша или вовсе никак.

Адам потрогал левое ухо. Оно было горячим на ощупь и болезненным; он не слышал звука от прикосновения своего пальца к ушной раковине, и поэтому само прикосновение казалось ему воображаемым. Вой в ухе прекратился и теперь… теперь не осталось ничего. Совсем ничего.

Ганси когда-то сказал: «Ты остаешься здесь только из гордости?»

— Ронан защищал меня, — сказал Адам. Его рот был таким же сухим, как и набившаяся туда пыль. Полицейский взглянул на него, и Адам поспешно продолжил: — От моего отца. Это все он. И мое лицо, и…

Мать не сводила с него взгляда.

Он закрыл глаза. Он не мог сказать это, глядя на нее. Даже с закрытыми глазами он ощущал себя так, будто падает, будто горизонт вокруг него стремительно сужается, а его голова вновь начинает кружиться. У Адама возникло тошнотворное подозрение, что отец невзначай умудрился серьезно повредить что-то у него внутри.

И тогда он сказал то, что никак не мог заставить себя сказать прежде. Он спросил:

— Могу я… могу я предъявить обвинение?

Велк ужасно тосковал по хорошей еде, которая неразрывно связана с богатством.

Когда он приезжал домой из Эглайонби, никто из его родителей не готовил, зато они нанимали повариху, которая через день приходила готовить обеды. Керри — так ее звали, — экспансивная и немного устрашающая женщина, обожала резать продукты ножами. Боже, как же ему хотелось вновь попробовать приготовленный ею соус гуакомоле.

Ну а сейчас он сидел на краю тротуара около закрытой на ночь станции техобслуживания и ел сухой бургер, купленный в придорожном кафе за несколько миль отсюда; первый за семь лет бургер из забегаловки быстрого питания. Он не имел представления о том, насколько тщательно копы будут искать его автомобиль, и потому поставил его вдали от уличных фонарей, а сам, чтобы поесть, вернулся на тротуар.

Пока он жевал, у него начал складываться план, состоящий из двух пунктов: поспать на заднем сиденье своей машины и составить план на завтра. Все это не внушало уверенности, и Велк совсем пал духом. Теперь он понимал, что нужно было просто похитить Ганси, но похищение требовало большей подготовки, чем ограбление, да и, выходя из дома, он вовсе не настроился на то, чтобы засунуть кого-нибудь в багажник. Если признаться, то, выходя из дома, он вообще ни на что не настроился. Он всего лишь воспользовался возможностью, которая подвернулась ему, когда у Ганси сломалась машина. Если бы он хорошенько подумал, то похитил бы Ганси для ритуала, позже, после того, как добрался бы до сердцевины силовой линии.

Правда, Ганси вряд ли можно считать подходящим объектом: полиция тут же бросит все силы на поиски его похитителя. С Парришем должно быть намного легче. Исчезновение парня, родившегося и живущего в трейлере, никого особо не расстроит. Хотя он всегда вовремя сдавал домашние задания.

Велк мрачно откусил очередной кусок отдающего пылью бургера. Эта еда нисколько не повышала его настроения.

Вдруг неподалеку от него зазвонил телефон-автомат. До этой минуты Велк даже не замечал, что он тут есть; он считал, что телефоны-автоматы с появлением сотовых телефонов много лет как вышли из употребления. Он взглянул на единственный чужой автомобиль, находившийся на стоянке: не ждет ли кто-нибудь звонка? В машине никого не оказалось. К тому же, судя по спущенной правой шине, ее поставили здесь отнюдь не несколько минут назад.

Телефон прозвонил двенадцать раз, но к нему так никто и не подошел. Когда звон затих, Велку сделалось легче, но не настолько, чтобы он мог оставаться на прежнем месте. Завернув недоеденную половину бургера в бумагу, он поднялся.