Мэгги Стивотер - Воронята

Телефон зазвонил снова.

Он звонил все время, пока Велк шел к урне, стоявшей по другую сторону от двери станции техобслуживания («Входите! Мы работаем!» нагло врала табличка, подвешенная за стеклом на веревке), звонил все время, пока он возвращался туда, где только что сидел, чтобы подобрать упавший кусочек жареной картошки, звонил все время, пока он шел туда, где припарковал свой автомобиль.

Велк не имел ни малейшей склонности к филантропии, но ему пришло в голову, что человек, находившийся на другом конце провода, на самом деле очень хочет с кем-то связаться. Он вернулся к автомату, который все еще звонил — этакими старомодными трелями; стоило Велку подумать об этом, как стало ясно, что современные телефоны так звучать не умеют, — и поднял трубку с рычага.

— Слушаю.

— Мистер Велк, — прозвучал мягкий голос Нив. — Надеюсь, вы хорошо провели вечер.

Велк изо всей силы стиснул трубку.

— Откуда вы узнали, где меня можно найти?

— Мистер Велк, все, что связано с цифрами, дается мне очень легко, а отыскать вас было и того проще. К тому же у меня есть несколько ваших волос. — Голос Нив звучал очень мягко, но зловеще. Ни один живой человек, думал Велк, не может говорить таким голосом: точь-в-точь как у компьютерного голосового меню.

— Зачем вы мне звоните?

— Хорошо, что вы спросили, — ответила Нив. — Я позвонила, потому что вспомнила о той идее, которую вы высказали мне в нашем прошлом телефонном разговоре.

— В прошлом разговоре вы сказали, что не намерены помогать мне. Что вам это неинтересно, — напомнил Велк. Он не мог отвязаться от мысли о том, что эта женщина смогла раздобыть его волосы. И мысленное представление того, как она медленно и плавно бродит по его опустевшей квартире, было не из приятных. Он отвернулся от станции техобслуживания и уставился в ночь. Возможно, она находилась где-то там, возможно, она следила за ним и поэтому точно знала, куда нужно звонить. Но он сам знал, что это не так. Когда он обратился к ней, для этого имелась только одна причина: в ней что-то такое было. Неизвестно, что именно, но было.

— И, кстати, насчет помощи вам, — сказала Нив, — я передумала.

«Камаро» стоял на неосвещенной подъездной дорожке совсем рядом со стеклянными дверями больницы. Дожидаясь Адама, Ганси смотрел, как они открывались и закрывались, пропуская невидимых пациентов. Но вот Адам опустился на пассажирское сиденье рядом с ним. Он выглядел на удивление невредимым; обычно после отцовских избиений у него на лице оставались ссадины и синяки, но на этот раз Ганси заметил только слегка покрасневшее и распухшее ухо.

— Мне сказали, что у тебя нет медицинской страховки, — сказал Ганси. Ему также сообщили, что вряд ли Адам когда-нибудь сможет слышать левым ухом. Осознать, что какое-то невидимое повреждение может быть неизлечимым, было очень трудно. Он дожидался Адама, чтобы сказать ему, что нашел способ заплатить. Но Адам молчал и лишь, не переставая, крутил больничный браслет на запястье.

— Я все устроил, — осторожно добавил Ганси.

В подобных моментах Адам всегда что-то говорил. Начинал злиться. Заявлял: «Нет, Ганси, не возьму я твоих чертовых денег. Ты меня не купишь». Но сейчас он лишь безостановочно крутил картонный браслет, который в приемном покое надели ему на запястье.

— Ты победил, — устало сказал в конце концов Адам и еще сильнее взъерошил ладонью и без того растрепанные волосы. — Отвези меня за моими вещами.

Ганси совсем было собрался завести «Камаро», но тут он отдернул руку от ключа зажигания.

— Ничего я не выиграл. Неужели ты думаешь, что я хотел вот такого?

— Да, — ответил, не глядя на него, Адам. — Да, я так думаю.

Ганси чуть не задохнулся от вспыхнувших одновременно боли и гнева.

— Не пори ерунды.

Адам все дергал, дергал, дергал неровную склейку браслета.

— Я тебе говорю, что ты можешь сказать: «Я тебя предупреждал». И: «Если бы ты ушел раньше, такого не случилось бы».

— Разве я говорил такое? А тебе вовсе незачем вести тебя так, будто случился конец света.

— Да, это конец света.

Между «Камаро» и дверями больницы остановилась «Скорая помощь». Она подъехала без сигнальных огней, но парамедики тут же выскочили из кабины и поспешили к задней двери машины, несомненно, чтобы вытащить пострадавшего. Ганси почувствовал, что у него в груди разгорается обжигающий огонь.

— Ушел из отцовского дома — и это для тебя конец света?

— Ты же знаешь, что я хотел, — сказал Адам. — И знаешь, что совсем не такое.

— Ты ведешь себя так, будто в этом я виноват.

— Ну еще скажи мне, что ты не рад, что все это произошло.

Что скрывать: он хотел, чтобы Адам ушел из дома. Но никогда, ни при каких обстоятельствах он не мог хотеть, чтобы это случилось любой ценой. Нет, Адам должен был не сбежать, а гордо, победителем уйти; иного он себе и представить не мог. И уж, конечно, он ни в коей мере не хотел, чтобы Адам смотрел на него так, как смотрел сейчас. И поэтому он сказал чистую правду:

— Мне очень горько, что все получилось именно так.

— Все равно, — огрызнулся Адам, — ты хотел, чтобы я навсегда ушел из дома.

Ганси старался никогда не повышать голоса (всякий раз, когда возникало такое желание, он слышал в голове голос матери: «Люди кричат, если им не хватает словарного запаса для того, чтобы сказать то, что нужно, шепотом»), но иногда ловил себя на том, что делает это помимо своей воли, и сейчас большим усилием заставил себя говорить спокойно.

— Но не так. По крайней мере, тебе есть куда уйти. Конец света… Адам, ну в чем у тебя проблема? Я имею в виду: неужели мой дом так отвратителен, что ты даже подумать не хочешь о том, чтобы там жить? Почему, если я желаю сделать для тебя что-то хорошее, ты воспринимаешь это как благотворительность? Как подачку. Ну так вот — я уже устал все время подстраиваться под твои принципы.

— Господи, Ганси, знал бы ты, как я устал от твоего покровительства! — выкрикнул Адам. — И не пытайся выставить меня дураком. Я, что ли, говорил о чем-то отвратительном? И не делай вид, будто не пытаешься выставить меня дураком.

— Такая уж у меня манера разговора. И мне очень жаль, что твой отец ни разу не объяснил тебе, что значит «отвратительно». Ему было не до того — нужно было колотить тебя головой о стену трейлера, чтобы ты пожалел о том, что родился на свет.

У обоих сразу перехватило дыхание.

Ганси понял, что хватил через край. Что сказал слишком много и слишком поздно.

Адам распахнул дверь.

— Чтоб ты сдох, Ганси! Чтоб ты сдох, — негромко, но яростно сказал он.

Ганси закрыл глаза.

Адам хлопнул дверью, а потом еще раз, потому что с первого раза замок не сработал. Ганси не открыл глаз. Он не хотел видеть того, что делал Адам. И не хотел знать, видел ли кто-нибудь, как один парень поругался с другим, одетым в джемпер Эглайонби и сидящим в ярко-оранжевом «Камаро». И тут же почувствовал отвращение и к своей школьной форме с изображением ворона на груди, и к своему шумному автомобилю, и каждому трех- и четырехсложному слову, которыми его родители небрежно обменивались во время разговоров за обеденным столом, и к безмозглому буяну, отцу Адама, и к матери Адама, считавшей главным, чтобы все было шито-крыто и внешне благопристойно, но отвратительнее всего, хуже всего ему казались последние слова Адама, вновь и вновь звучавшие в его сознании.