Мэгги Стивотер - Воронята

Он не мог этого выдержать — всего того, что сидело в нем.

В конце концов и Адаму он никто, и Ронану тоже никто. Адам только что грубо обругал его, а Ронан пренебрегает всеми возможностями исправить положение, которые он предоставляет ему. Ганси, в конце концов, всего лишь такой же парень, только с кучей денег и пустотой внутри, которая год за годом отъедает все больше и больше от его сердца.

Они непрерывно удалялись, уходили от него. А у него, похоже, не было никакой возможности уйти вместе с ними.

Ганси открыл глаза. «Скорая помощь» стояла на месте. А Адам исчез.

Для того, чтобы разглядеть Адама, ему потребовалось несколько секунд. Он уже удалился на несколько сот ярдов и шел через стоянку к дороге; рядом с ним маленьким голубым пятном болталась тень.

Ганси перегнулся через пассажирское сиденье, опустил стекло в дальней от себя дверце и завел Свина. Пока он объезжал участок перед больничным входом и выезжал на стоянку, Адам уже добрался до проходившего невдалеке от больницы четырехполосного шоссе с разделительной полосой. Там все еще было движение, но Ганси, оттеснив машины в первом ряду и вызвав хор возмущенных гудков, лихо вырулил туда, где шел Адам.

— Куда ты идешь? — крикнул он в открытое окно. — Куда тебе идти?

Конечно, Адам знал о его присутствии — звук мотора «Камаро» нельзя было не узнать, — но он ничего не ответил и продолжал идти.

— Адам, — предпринял еще одну попытку Ганси, — ну скажи хотя бы, что ты не возвращаешься туда.

Молчание.

— Ладно, пусть не «Монмут», — снова заговорил Ганси. — Но позволь хотя бы отвезти тебя туда, куда ты собрался.

Ну, пожалуйста, сядь ты в машину!

Адам остановился. Неуверенно сел в машину и закрыл за собой дверь. Он не захлопнул, а закрыл дверь, и потому вынужден был сделать это еще дважды. В полном молчании Ганси встроился в поток машин. Слова рвались из него, просились на язык, но он продолжал молчать.

В конце концов Адам, не глядя на него, сказал:

— Какая разница, как ты говорил. Все равно получилось, как ты хотел. Все твое имущество собралось в одном месте, под одной крышей. Под твоим присмотром…

Но тут он осекся. Уронил голову на руки. Провел пальцами по волосам, а потом так вцепился в них, что костяшки побелели. Когда он с шумом втянул в себя воздух, звук получился настолько рваный, прерывистый, что стало ясно, что он с трудом удерживается от слез.

Ганси подумал, что мог бы сказать Адаму сотню всяких вещей насчет того, что все будет хорошо, что все случившееся только к лучшему, что Адам Парриш не был сам себе хозяином и до того, как познакомился с Ганси, и что он ни в коей мере не перестанет быть сам себе хозяином только из-за того, что сменит крышу, под которой живет, и что Ганси сам иногда ему завидовал, потому что Адам всегда был таким настоящим и правильным, каким Ганси не надеялся стать никогда. Но слова Ганси каким-то образом превратились в оружие очень неточного боя, и он сомневался, что ему удастся достичь того результата, на который хотелось бы надеяться.

Поэтому они молча поехали за вещами Адама, и когда в последний раз покидали стоянку трейлеров, его мать смотрела им вслед из окна кухни. Адам не оглянулся.

Явившись в здание «Завода Монмут» этим вечером, Блю сначала подумала, что там никого нет. На стоянке не оказалось ни одной машины, и весь квартал казался несчастным и заброшенным. Она попыталась представить себя на месте Ганси, когда он впервые увидел этот склад и решил, что жить здесь будет просто замечательно, но ей это не удалось. Точно так же, как ей не удавалось представить себе, что она смотрит на Свина и решает, что это клевая машина и ездить на ней будет круто, или на Ронана — и думает, что хорошо бы иметь такого друга. Тем не менее такой настрой ей помог, потому что и квартира ей понравилась, и Ронан стал казаться ей симпатичнее, чем на первых порах, и машина…

Ну, без машины она вполне могла бы обойтись.

Блю постучала в дверь, ведущую на лестницу.

— Ноа! Ты здесь?

— Здесь.

Она нисколько не удивилась тому, что его голос раздался из-за ее спины, а не из-за двери. Обернувшись, она сначала увидела его ноги, а уж потом медленно проявилось все остальное. Она до сих пор не могла быть уверена, что он все время находится здесь; вообще в последние дни утверждать что-то с уверенностью насчет Ноа и его существования было довольно трудно.

Она позволила ему погладить себя по голове ледяными пальцами.

— Не такие жесткие, как обычно, — печально сказал он.

— Я не выспалась. Чтобы волосы были жесткими, мне нужно много спать. Рада тебя видеть.

Ноа скрестил руки на груди, потом опустил их, потом сунул в карманы, потом вынул.

— Я себя чувствую нормально, только когда ты где-нибудь рядом. В смысле, нормально, как было до тех пор, пока не нашли мое тело. И это все равно было не так, как было, когда я был…

— Не поверю, что живой ты был совсем другим, — ответила Блю. Хотя ей действительно было очень трудно связать этого Ноа с брошенным в лесу красным «мустангом».

— Думаю, — осторожно, будто вспоминая, сказал Ноа, — что тогда я был хуже.

Разговор принимал опасный оборот; Блю испугалась, что он может исчезнуть, и поспешно спросила:

— А где остальные?

— Ганси и Адам поехали за вещами Адама, чтобы он мог переселиться сюда. Ронан пошел в библиотеку.

— Переселиться сюда? Он, кажется, говорил… погоди! Куда пошел Ронан?

То и дело запинаясь, глядя куда-то в кроны деревьев, Ноа описал ей события минувшей ночи.

— Если бы Ронана арестовали за нападение на отца Адама, — сказал он под конец, — то его вышибли бы из Эглайонби без всяких разговоров. Нет, с приводом в полицию за драку… Но Адам сам заявил обвинение, и Ронан сошел с крючка. После этого Адаму волей-неволей пришлось уйти из дома, потому что отец его окончательно возненавидел.

— Но ведь это ужасно! — воскликнула Блю. — Ноа, это ужасно. Я ничего не знала об отце Адама.

— Так он решил.

Она вспомнила, как Адам говорил о своем доме: «Место, предназначенное для жилья». И, конечно, она отлично помнила его страшные ушибы и замечания мальчишек, которые были тогда ей совершенно непонятны. Она, впрочем, смутно угадывала, что они как-то касались его домашней жизни. А сейчас ей прежде всего пришла в голову неприятная мысль: она, наверное, была для Адама плохим другом, раз он не захотел поделиться с нею. Но эта мысль лишь мелькнула, и ее тут же сменила другая, пугающая — у Адама больше нет семьи. А что сталось бы с ней самой, если бы она лишилась своей семьи? И она спросила:

— Ладно, но зачем Ронан отправился в библиотеку?

— Зубрить, — ответил Ноа. — У него в понедельник экзамен.

Из всего, что Блю до сих пор слышала о поступках Ронана, это известие оказалось самым приятным.