Джена Шоуолтер - Темная страсть

Затем раздались раскаты мужского смеха, и Аэрон нахмурился. Гидеон. Смеется. Веселость друга должна была обрадовать Аэрона, особенно учитывая, сколько боли выпало на долю бедняги. Однако радости Аэрон не испытывал.

Он кинулся за угол и ворвался в спальню Гидеона. Там он обнаружил Оливию, лежащую на кровати рядом с Гидеоном. Уткнувшись лбом ему в плечо, она сотрясалась от рыданий. А он, бесчувственный чурбан, продолжал хохотать.

— Что происходит? — потребовал ответа Аэрон, устремляясь к ним.

Нет, не ревность растекается сейчас по его венам, точно жидкое пламя, но ярость. Ярость, что Оливия побеспокоила его раненого друга. Да. Именно ярость. На Оливию. И вовсе ему не хочется вонзить кинжал Гидеону в сердце.

— Потрудитесь объясниться, иначе я сделаю что-нибудь, о чем мы все потом горько пожалеем.

«Моя», — зарычал демон, и Аэрон подумал, что это лучше, чем в очередной раз услышать от него слово «еще».

— Аэрон?

Оливия на секунду подняла на него свои полные слез глаза, но тут же отвернулась. Она даже потянулась и обняла Гидеона за шею, цепляясь так, словно от этого зависит ее жизнь. Своими слезами она намочила ему рубашку, ее тело сотрясалось от рыданий.

— Если ты причинил ей боль… — прорычал Аэрон. Что ж, стоит признать: он действительно хочет заколоть Гидеона.

Аэрон никогда не ранил никого из друзей умышленно. Дрался ли он с ними? Да. Они частенько выпускали пар, впечатывая друг друга головой в стену. Но однажды Сабин вонзил ему кинжал в спину — буквально, а не фигурально, — не для того, чтобы разрядиться, но по-настоящему разозлившись, — и Аэрон навсегда зарекся так по-предательски обращаться с друзьями.

Теперь, однако, он не был уверен, что сможет остановиться. И на демона спихнуть вину не получится. Тот не проецировал в его сознании ужасные образы, рождающие желание покарать виновного. Аэроном всецело завладела слепая ярость.

«Тебе наплевать на эту женщину. Ты избавишься от нее при первой же возможности», — уверял себя Аэрон, подхватывая Оливию на руки. Всхлипывания сделались громче, она попыталась уцепиться за Гидеона.

Аэрон с трудом оторвал ее от друга.

— Гидеон! Отвечай сейчас же. Что произошло? Что ты с ней сделал?

— Все. Она просто не пьяна и очень счастлива. — В ухмылке Гидеона не наблюдалось ни капли раскаяния.

Чистая, милая Оливия пьяна? Хуже того — кто-то, помимо самого Аэрона, развратил ее?

Ярость, да. Это темное чувство поглотило его целиком. А еще к нему примешивалось удивление. И ревность, которую он больше не мог отрицать.

— Ой, Аэрон, — выдавила сквозь всхлипы и икоту Оливия, решив наконец обратиться за помощью к нему, а не к его другу. — Это так ужасно. У меня нет крыльев, а ты решительно настроен вышвырнуть меня на улицу, одинокую и беспомощную. Легион вела себя премерзко, так что я на несколько минут вышла из себя. Никогда раньше я так не злилась. Правда. Мне это не понравилось. Я столько знаю, что могу помочь тебе больше, чем ты думаешь, но тебе не нужна моя помощь. Может, Лисандр был прав. Наверное, мне лучше вернуться домой.

Аэрон вспомнил, как нашел Оливию, всю в крови, когда ей только что вырвали крылья. Вспомнил, как она мучилась от боли после укуса Легион. Вина заглушила все остальные чувства. Он должен… Погодите-ка. Вернуться домой?

— Ты можешь вернуться? — изумленно переспросил Аэрон.

— Угу. — Она шмыгнула носом. — Через четырнадцать… нет, уже десять дней. Я сбилась со счета. Ты сказал, я болела три дня, так? Но если я вернусь, то буду вынуждена тебя убить. Только при этом условии меня примут обратно в семью.

Значит, если Оливия вернется, ей по-прежнему надо будет его убить. Или попытаться. Ну, это Аэрон переживет. Хочется верить, что и в буквальном смысле слова тоже. Она окажется вне досягаемости, далеко от его дурного влияния и темных желаний, в полной безопасности.

— Я могу о себе позаботиться, Оливия, — сказал он, вызвав у нее новый приступ всхлипываний.

— Ты не обязан всегда это делать, Аэрон. Кому-то нужно позаботиться о тебе, так же как ты заботишься о других.

Аэрон подумал, что так она его и убьет — своими слезами и добротой. Он уже чувствует острую, режущую боль в груди. Испокон веку он был защитником, тем, кто оберегает других, поэтому ему казалась невероятной мысль, что кто-то хочет оберегать его.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Аэрон все еще ухмыляющемуся Гидеону, прежде чем выйти из комнаты.

Тут Ярость застонал у него в голове, явно столь же расстроенный, что и Оливия: «Моя. Навреди. Лучше».

«Я стараюсь изо всех сил».

— Может, мне и не удастся разобраться со всем, что ты перечислила, но, если ты наконец расскажешь, что с тобой сделали демоны, с этим я точно смогу помочь. Помнишь, каким образом?

Оливия потерлась лбом о его слегка заросший подбородок.

— Поцелуями.

— Да. — Аэрон крепче сжал ее в объятиях. Боги, теперь инициатор он! — Рассказывай.

Всхлипывания.

— Нет. Не хочу.

— А Гидеону ты говорила?

— Нет.

Итак, у него нет ни малейшего шанса выудить у нее признание, даже у пьяной. Аэрон мог бы ее заставить, но не стал. Больше никаких слез. Пожалуйста, боги, не надо больше слез.

В спальне он осторожно уложил Оливию на матрас. Она смотрела на него снизу вверх, пытаясь поймать фокус.

— Хочешь сейчас заняться любовью? — спросила она и икнула. — Кажется, я отдала свои трусики Гидеону, так что можем начинать.

— Ты отдала трусики Гидеону? И он их взял?

Пораженный, Аэрон едва удержался, чтобы не задрать ей юбку и не проверить, а потом постарался подавить куда более сильное желание вернуться в комнату Гидеона и наконец избить его.

— Да, отдала, и да, взял. Так что, мы будем это делать или нет?

К сожалению, Аэрон испытывал искушение, потому что Оливия даже с опухшими глазами и пятнами на лице выглядит прекрасно и соблазнительно. Его тело по-прежнему жаждет ее, а она, как никто другой, нуждается в утешении. Не то чтобы Аэрон знал толк в утешении. Но она заслуживает лучшего, чем расстаться с невинностью, будучи в подпитии.

— Засыпай, Оливия. Утром… — у нее — и у него самого? — останется всего девять дней, прежде чем он обеспечит ее возвращение домой, — нам нужно будет многое обсудить.

Едва сдерживая слезы, Легион продиралась через адские костры, то и дело слыша чьи-то крики. Некогда преисподняя была ее домом, теперь же превратилась в ненавистное убежище. Демонесса привычно бежала на четвереньках, как животное, низко припадая к земле, чтобы увеличить скорость и не привлекать к себе внимания. Вдобавок это было единственно допустимым способом передвижения для таких, как она. Вздумай Легион выпрямиться и зашагать на двух ногах, как любой оказавшийся поблизости Верховный Владыка сочтет своим долгом покарать ее за дерзость.