Пирс Энтони - Вне Фазы

Он прислонился к дереву, обеспечив себе хотя бы частичное прикрытие. Но испариться отсюда не мог, а когда устанет рука…

Вдалеке послышался стук копыт, сопровождаемый музыкой; знакомой мелодией волынок.

— Проклятье! — выругалась одна из гарпий.

Перестук и музыка стали громче — их источник стремительно приближался. Земля подрагивала от ударов копыт. Дудки выводили боевой марш. Гарпии с криками поднялись выше, в спешке теряя перья.

На тропе появился тот же единорог, что и раньше. Рог кобылицы был нацелен на ближайшую гарпию, но та уже взмыла в небо.

— В следующий раз мы доберёмся и до тебя, единорог! — провизжала она напоследок.

Кобылка обежала кусты, чтобы удостовериться в отсутствии врагов. Затем поскакала обратно по тропе, и вскоре Маш слышал лишь топот удаляющихся копыт.

Он расслабился. Это создание уже спасало его раньше, а затем исчезло; только что оно пришло на помощь снова, и опять покинуло его. У кобылицы явно не было скрытых мотивов. Возможно, она просто охраняла от чудовищ тропу. Тогда ему просто повезло!

Маш поднял большой лист, чтобы почиститься, затем как мог заново сшил сброшенную с себя одежду. Она выглядела ещё более странно, чем в первый раз, но после стычки с гарпиями могло ли быть иначе? Он ещё легко отделался. Маш выбрался из кустов на тропу.

К нему уже спешила Флета.

— О, Маш! — воскликнула она, когда он показался в поле зрения. — Я так за тебя испугалась!

— Я тоже, — признался он. — Но единорог меня спас.

— Да, я её призвала. Здесь уже начинаются владения Табуна.

— Ты позвала единорога? Но как?

Она пожала плечами.

— Без магии, конечно же, не обошлось. Это создание не враг тебе, Маш.

— Я уже понял. Но хотел бы знать, почему она мне помогает.

— Кто знает, что творится в чужом сердце?

— В самом деле!

Она воззрилась на его одежду.

— Как понимаю…

— Неважно! — огрызнулся он, безуспешно пытаясь поправить жалкие клочки.

— …ты растерял все свои листочки, — закончила она, возвращаясь к своей обычной манере речи.

Они продолжали идти по тропе, которая на протяжение почти двух километров уводила их на восток, а затем оборвалась на широкой, покрытой травой равнине. Маш встал, как вкопанный, и просто смотрел на это чудо.

— Ты что, никогда раньше не видел, как колышутся под солнцем луга на ветру? — поинтересовалась Флета.

— Никогда, — кивнул он. — Это великолепно! Целый мир — зелёный и цветущий!

— Твой не такой?

— Не такой, — печально согласился Маш. — За куполами лишь сухие пески и воздух, которым невозможно дышать.

— Невозможно дышать воздухом? Как это?

— Он загрязнён. Отходы с фабрик и рудников выбрасывались прямо на землю, в воду и в воздух, пока не уничтожили всю жизнь на поверхности планеты. Единственные места, где ещё можно существовать, — под куполами.

Она покачала головой.

— Твой мир не привлекает меня!

— Никогда об этом не задумывался. Но теперь, когда увидел это… кажется, здесь мне нравится больше, чем на Протоне. — Вообще-то, несмотря на неудобства, ему нравилась и жизнь местных обитателей. Раньше он никогда не испытывал ничего подобного. Даже дискомфорт был Машу в новинку, поскольку он впервые заполучил полностью живое тело. Боль вследствие сделанной им же ошибки запоминалась лучше, чем отклик цепей безопасности в механическом теле. Робот, к примеру, мог прогрызть дыру в собственном пальце, и некоторые даже делали это, ведь боль всё равно не приходила. С живым человеком такое вряд ли произойдёт.

— Тебе нравится вкус собственного пальца? — дразняще поинтересовалась Флета.

Марк выдернул его изо рта. Он действительно пытался проверить болевой рефлекс?

— Ты забавен, — улыбнулась она.

— А ты прекрасна, — отозвался Маш. Он потянулся к ней, и она не стала его отталкивать. Поцеловал — и её губы послушно раскрылись навстречу.

— Мы ведём себя глупо, Маш, — прошептала она. — Но ты мне нравишься. Я буду скучать, когда ты вернёшься в свой мир.

Маш снова подумал о Дорис, своей бывшей подружке-киборге. Она явно нравилась ему больше, чем он нравился ей. С Флетой он был знаком менее суток, и всё же испытывал к ней большее чувство, чем к Дорис. Вероятно, благодаря живому организму, чьи функции и эмоции перемешивались весьма своеобразно, причудливо и совсем не спрашивая его согласия. Но чисто объективно Машу казалось, что Флета лучше Дорис, даже учитывая разницу между их мирами и обстоятельства.

— Флета, это правда, что нам… тебе и мне… запрещено нравиться друг другу?

— Думаю, да. Во мне есть кое-что, пока тебе неизвестное. Если бы это раскрылось, вряд ли ты сейчас меня обнимал.

— Но, учитывая всё это, ты против моих объятий не возражаешь?

— Наверное, я ещё большая дурочка, чем ты, — и девушка снова поцеловала его. Этот поцелуй вышел ещё более страстным, чем предыдущий, и Маш понял: несмотря ни на что, отношение к нему Флеты было искренним. Она верила, что разонравится ему, как только он проникнет в её тайну; Маш в этом сомневался, но его сдерживало знание, что они не смогут быть вместе, когда он вернётся на Протон. Чувства между ними находились под запретом не потому, что с ней якобы было что-то не так, а потому, что они принадлежали разным мирам. И это печалило Маша.

— Мои ли сии слёзы или они принадлежат тебе? — спросила она.

— Мои, — ответил он. — Моя слезинка покатилась первой.

— Нет, и мои тоже.

— Флета, ты нравишься мне, потому что ты красивая девушка и помогла мне справиться с трудностями этого необычного мира. Я потерял свою девушку в другом мире, поэтому мою глупость легко понять. Но если ты знаешь, что мы не прдназначены друг для друга, зачем тратишь на меня своё время?

— Мне не стоит отвечать, — отозвалась она.

Маш грустно улыбнулся.

— Но ты всё-таки сделаешь это.

— Да. Моя… моя мать любила твоего отца, то есть отца Бэйна, но всегда знала, что он должен жениться на матери Бэйна, Голубой Леди. Так оно и вышло, и это было правильно.

— Голубая Леди? — переспросил он. — Мой отец — Гражданин Голубой.

— Верно. Сначала он женился на Голубой Леди, потом умер и отправился в твой мир, где у него появился ты. Адепт Стайл остался здесь, и у них родился Бэйн. А я, как и моя мать, частично увлеклась тобой. Бэйн всегда переводил наши отношения в игру. Но ты об этом понятия не имел, и… О, я оказываю тебе поистине медвежью услугу!

— Тогда расскажи мне, почему так считаешь, чтобы я мог судить обо всём сам!

Она покачала головой.

— Совсем скоро ты сам всё узнаешь, и сие закончится. Мне недостаёт смелости моей матери. Пока я не скажу тебе ничего.

— Ты замужем за другим! — воскликнул он.

— Нет, Маш!

— Тогда я женат на другой! Или обручён с другой. Что-нибудь в этом роде.