Брендон Сандерсон - Путь королей

Все замерло.

Каладин стоял, вытянув руку, осколочник был справа от него, совсем близко. Амарам добрался до середины склона неглубокой впадины. Копейщики наблюдали за происходящим сверху, разинув рот. Юноша стоял, тяжело дыша, все еще сжимая обломок древка, и рука его была прямо перед лицом противника.

Осколочник со скрипом стал заваливаться на спину и рухнул. Клинок выпал из его руки, ударился о землю под углом и вошел в камень.

Каладин побрел прочь, спотыкаясь; силы его покинули. Он был оглушен, ничего не чувствовал. Его люди подбежали и застыли, глядя на павшего врага. Они были потрясены, в них даже ощущалось благоговение.

— Он мертв? — тихонько спросил Алабет.

— Да, — ответил кто-то.

Каладин повернулся. Амарам все еще лежал на земле, но снял шлем — его темные волосы и борода слиплись от пота.

— Будь он еще жив, клинок бы испарился. Доспехи спадают с него. Он мертв. Кровь отцов моих… ты убил осколочника!

Странное дело, Каладин не чувствовал удивления. Лишь неимоверную усталость. Он окинул взглядом трупы друзей.

— Возьми его, — сказал Кореб.

Тот повернулся и посмотрел на осколочный клинок, который под углом торчал из камня, рукоятью к небесам.

— Возьми его, — повторил Кореб. — Он твой. Буреотец, Каладин! Ты теперь осколочник!

Юноша шагнул вперед, сбитый с толку, протянул руку к осколочному клинку. Его пальцы остановились в дюйме.

Все было неправильно.

Взяв клинок, он сделается одним из них. Если слухи не врут, у него даже изменится цвет глаз. Хотя меч блестел в лучах солнца и на нем не осталось и следа совершенных убийств, на миг показалось, что он отливает красным. Испачканный в крови Даллета. Турима. Крови людей, что были живы всего несколько минут назад.

Это настоящее сокровище. Люди обменивали королевства на осколочные клинки. О горстке темноглазых, что добыли их в бою, будут помнить вечно благодаря песням и преданиям.

Но сама мысль о прикосновении к этому клинку вызывала у него тошноту. Оружие воплощало все, что он ненавидел в светлоглазых, и только что убило людей, которых он так сильно любил. Каладин не мог стать легендой благодаря чему-то подобному. Он посмотрел на свое отражение в безжалостном металле, опустил руку и повернулся спиной.

— Кореб, он твой, — бросил Каладин. — Я отдаю его тебе.

— Что?! — раздался позади голос Кореба.

Впереди гвардейцы Амарама наконец-то вернулись, опасливо и пристыженно выглянув из-за края впадины.

— Что ты творишь? — требовательно спросил Амарам, когда Каладин прошел мимо. — Как… Ты что же, не станешь брать клинок?

— Он мне не нужен, — тихо проговорил Каладин. — Я отдаю его своим людям.

Юноша пошел дальше, опустошенный, со слезами на щеках выбрался из впадины, протолкался сквозь гвардейцев Амарама и в одиночестве направился в сторону военного лагеря.

Шаллан смирно сидела в кровати, застланной чистейшим бельем. Она находилась в одном из многочисленных харбрантских госпиталей. На ее руке была аккуратная повязка из хрустящих бинтов. Девушка держала перед собой рисовальный планшет. Сиделки с неохотой разрешили порисовать, но взяли слово, что пациентка не будет «напрягаться».

Рука болела; Шаллан порезала себя глубже, чем намеревалась. Она надеялась симулировать рану от разбитого кувшина, но даже не подумала, насколько это все будет смахивать на попытку самоубийства. Девушка протестовала, говоря, что просто упала с кровати, но видела, что сиделки и ревнители не верят. Их трудно было в чем-то обвинить.

Положение затруднительное, но, по крайней мере, никто и не подумал, что кровь она сотворила при помощи духозаклинателя. Стоило потерпеть, чтобы избавиться от подозрений.

Шаллан продолжила рисовать. Ее кровать была одной из многих, рядами стоявших в большой палате харбрантского госпиталя, напоминавшей коридор. Не считая ожидаемых трудностей, два дня в госпитале прошли довольно неплохо. У нее было достаточно времени на раздумья о самом странном дне, на протяжении которого она видела призраков, превратила стекло в кровь и услышала от ревнителя, что тот может покинуть орден ради того, чтобы быть с нею.

Она сделала несколько набросков этой палаты. Твари снова на них появились, прячась в дальних углах. Их присутствие мешало ей спать, но постепенно девушка привыкла.

Пахло мылом и листеровым маслом; ее регулярно купали, а руку обрабатывали антисептиком, чтобы отпугнуть спренов гниения. Почти половину кроватей занимали больные женщины. Их разделяли деревянные, обтянутые тканью ширмы на колесиках, создавая иллюзию уединения. Шаллан была в простой белой рубахе со шнуровкой спереди и длинным левым рукавом, который плотно завязывался, чтобы уберечь ее защищенную руку.

Она перепрятала свой потайной кошель, пристегнув его изнутри левого рукава. Никто в него не заглядывал. Когда ее купали, кошель отстегивали и отдавали ей без единого слова, будто не замечая, какой он тяжелый. В потайной кошель женщины не принято было заглядывать. И все-таки она держала его при себе, если такое представлялось возможным.

В госпитале о ней заботились, но она не могла уйти. Это напоминало о жизни дома, в особняке отца. Такая жизнь пугала ее все сильней и сильней, почти так же как символоголовые. Шаллан познала вкус независимости и не желала становиться прежней. Изнеженной, избалованной, выставленной напоказ.

К несчастью, все шло к тому, что учеба у Ясны закончена. Так называемая попытка самоубийства давала отличный повод вернуться домой. Ей пора. Остаться, отослав духозаклинатель, было бы проявлением себялюбия, учитывая возможность уехать, не вызвав подозрений. Кроме того, ей удалось использовать духозаклинатель. Долгий путь домой позволит ей разобраться, как это вышло, и тогда она сумеет помочь своей семье.

Девушка вздохнула, а потом, нанеся штриховку тут и там, завершила набросок. Это было изображение того странного места, куда она попала. Далекий горизонт и ослепительное, но холодное солнце. Облака бегут по небу, волнуется бесконечный океан — из-за них кажется, что солнце находится в конце длинного туннеля. Над океаном зависли сотни язычков пламени, море огней над морем стеклянных бусин.

Шаллан подняла рисунок и посмотрела на тот, что был под ним. Она сама, съежившаяся на постели, в окружении странных существ. Девушка не смела рассказать Ясне об увиденном, чтобы не проболтаться о совершенном духозаклинании, признав тем самым вину в краже.

На следующем наброске также была она, лежащая в луже крови. Шаллан глянула поверх альбома. Одетая в белое ревнительница у ближайшей стены притворялась, что шьет, но на самом деле следила, чтобы подопечная опять не причинила себе вреда. Девушка сжала губы в ниточку.