Марина Дяченко - Авантюрист

За витражными стеклами бушевала непогода. Поедем, если дождь прекратится, подумал я зло. Самое обидное, если не Черно наслал этот дождь. Если это сам по себе дождь, обычная весенняя буря…

– Владыки Доца рады видеть вас, господа! Просим, входите, мы будем счастливы порадовать и вас тоже!

Зал был сравнительно невелик – по дороге сюда нам случалось пересекать куда более величественные помещения. Зал оборудован был со сравнительным вкусом – блеска, во всяком случае, было не так много; стол едва не приседал под грузом снеди – даже мускулистые ножки его, исполненные из красного дерева в виде гри-фоньих лап, с трудом могли все это выдержать. По залу растекались запахи, от которых даже у меня дрогнули ноздри. Вероятно, искусных поваров в замке было не меньше, чем лакеев…

Я с трудом оторвал глаза от угощения.

Во главе стола сидел… сидели… я моргнул, прогоняя видение. Нет, их-таки было двое – зрение не изменяло мне.

– Ой, – удивленно сказала Алана. Моей жене по-прежнему не хватало воспитания и выдержки.

Двое во главе стола казались отражением друг друга. Абсолютным отражением; они были из тех близнецов, которые до самой старости одеваются совершенно одинаково. Для которых нет большего удовольствия, чем разыграть нового знакомого; вот почему они так страдают без гостей, подумал я желчно. Вот почему они властительствуют на равных – будь иначе, второго претендента на трон пришлось бы утопить…

Близнецы сидели плечом к плечу – не будь они братьями, я решил бы, что передо мной любовники. Близнецы улыбались одинаковой улыбкой – вовсе не сверкающей, а вполне живой и обаятельной; даже я, сквозь пелену желчи, не мог этого не отметить.

Тем временем Алана и Танталь уже поприветствовали властителей; их дорожные платья выглядели вызовом окружающей роскоши, их непохожие лица были вызовом единообразию фамильных портретов. Я поклонился тоже – в меру почтительно, в меру горделиво; под задом у меня оказалось мягкое кресло, а перед носом – блестящий прибор. Властители говорили по очереди, казалось, что беседует сам с собой один человек – а ловкие руки слуги тем временем наполнили мою тарелку, и я вдруг почувствовал себя счастливым.

Совершенно. Свободным от забот, свободным от ответственности; у меня впереди свободный, спокойный вечер. Я ничего не могу сделать, пока за окном ревет дождь и хлещет ветер, я и не стану ничего делать. Я буду греться у огня, лакомиться и беседовать ни о чем – братья-властители завели именно такую беседу, неторопливую, удобную челюстям, необременительную для мысли.

Пелена желчи, сгустившаяся у меня перед глазами, упала.Я смотрел, как Алана и Танталь, настороженные и чопорные поначалу, понемногу втягиваются в беседу,кажется, речь шла о породах садовых деревьев, о землях, лежащих к югу от Доца, о морских путешествиях и о свойствах камней. Не припомню, чтобы кто-то из моих спутниц раньше интересовался камнями или садовыми деревьями – но беседа тем не менее лилась, не обременительная ни для кого, и неожиданно для себя я рассказал, как мальчишкой нашел в горах настоящий самоцвет и как ювелир вправил его колечко для моей матери.

Потом Алана не утерпелатаки – спросила, а часто ли господам властителям приходилось использовать свое необыкновенное сходство. Братья одинаково рассмеялись – и, перебивая друг друга, поведали о череде обычных детских проказ; потом тот, что сидел слева, кажется, Колвин, спросил, кем приходятся друг другу Алана и Танталь. Вопрос был, в общем-то, довольно бестактный – но в непринужденной обстановке никому не пришло в голову обижаться, и Алана сообщила, что они с Танталь – названные сестры. Близнецы закивали головами: в столь непохожих друг на друга женщинах явно чувствуется общность, возможная только между сестрами, госпожа Танталь напоминает рдяную розу, в то время как госпожа Алана – роза белая; братья завидуют господину Рекотарсу, который путешествует в обществе двух столь прекрасных цветов.

Щеки моих спутниц разгорались – не то от комплиментов, не то от вина. Мне то и дело хотелось протереть глаза – почему я, путешествующий в компании парочки роз, только сейчас заметил, что Танталь не похожа ни на одну из женщин мира? Что она смеется и хмурит брови всякий раз по-разному, ее лицо – как небо, по которому странствуют облака? Что ее профиль – как очертания далеких гор?

Нет, были мгновения… Тогда, в замке, у камина, когда половина ее лица была медной маской, а другую щеку гладила темнота… И еще – тогда, когда она выскочила на сцену в плаще с пришитыми седыми космами, и потом, когда устало ответила Бариану – «Кураж, на одном кураже…»

Танталь была объята куражом. Но и Алана, моя жена, тоже.

Эту и я помню невыносимым подростком?! Это она проиграла нашу карету и все деньги хитрому шулеру? Это она сбегала из дому, чтобы странствовать по притонам?!

Ледяная королева. Сама неприступность, холодная красота невозможно синих глаз, в которых лишь время от времени – если повезет наблюдателю, если угодит собеседник – проглядывает горячий огонек. Он, укрывшийся под ледяной коркой, морочит и потешатся, будто играет в «ку-ку»; похоже, моя жена навсегда останется верна образу улитки. Странная двойственность, некто живой и теплый, укрывшийся за жесткими схлопнутыми створками…

Господа властители умели нравится. Странно, но это их умение ничуть меня не раздражало; даже их сходство, так поразившее меня поначалу, понемногу превратилось в правило забавной игры. Братья не поднимались из-за стола, один держал бокал в левой руке, другой – в правой, и это выглядело эффектно – близнецы походили на широкоплечего человека с двумя одинаковыми головами. Забавная игра продолжалась; я рассеянно отхлебывал вино, не пытаясь сдержать рассеянной благостной улыбки.

Тем временем в углу зала неведомо как оказалась стайка музыкантов с лютнями и скрипками – и дальше я сознавал себя урывками.

Было вино – тончайшее, порождающее сладкое головокружение. Было веселье, горящие глаза Аланы, прикосновения, от которых немедленно хотелось бросить все и залезть на сеновал. И я еще успел подумать, что по возвращении в гостиницу – кстати, не пора ли домой? – я ме-едленно расшнурую женин корсет…

Наверное, я стойкий. Наверное, у меня недюжинная воля. Наверное…

Я очнулся в полумраке. Голова по-прежнему кружилась, более всего на свете хотелось сладко улыбнуться –и уснуть снова…

В последний момент внутренний сторож, порядком одурманенный, но все еще живой, успел прохрипеть свой сигнал тревоги. Я что есть силы укусил себя за палец; боль помогла справиться с наваждением. Я был в пиршественной зале, и я был один.

Ни Аланы, ни Танталь. Резное кресло на двоих – я только сейчас увидел, что близнецы вдвоем сидели на одном троне – пустовало тоже. Пол был залит воском, кое-где догорали, по очереди гасли свечи.