Стивен Эриксон - Охотники за костями. Том 2 [litres]

К острову, к нефритовым, тянущимся вверх из пульсирующего света рукам.

Первое падающее солнце ударило в сияющий купол.

Раздался такой звук, будто кто-то ударил в барабан, стремясь оглушить богов. Ударная волна вырвалась за пределы купола наружу, разошлась по поверхности моря, пробрала Резчика до костей, так, что его уши едва не взорвались от боли. Это повторялось снова и снова, после каждого солнца, которое падало в прогибающийся, уже дырявый купол. Резчик кричал, но не слышал звук своего голоса. Красный туман заволок юноше глаза – кажется, он сползал с обломка вниз, в пенные волны – и в этот момент огромная драконья лапа протянулась к Резчику и Скилларе, которая тащила его за руку обратно на плот, и когти размером со скимитары сомкнулись вокруг них. Их обоих подняли из бушующего моря, вверх…

Ближе, да, ко мне, ближе, ближе.

Не обращайте внимания на боль.

Она скоро пройдёт. Я обещаю. Я знаю, потому что помню.

Нет, мне нет прощения.

Но может, для вас оно есть, может, вы сумеете это сделать, если посчитаете нужным – я не знаю – я был не прав, прикоснувшись… там, в той пустыне. Я не понял, а Бодэн никогда бы не догадался, что произошло, как именно я был отмечен.

Отмечен, как я теперь вижу, для этого дела.

Слышите ли вы меня? Ближе – видите ли вы тьму? Именно в ней я и жду вас.

Миллионы голосов, плачущих, кричащих голосов, исполненных нужды – он слышал их…

О боги, кто я? Я не помню.

Только это. Темнота, окружающая меня. Мы, да, все вы – мы все можем подождать здесь, в темноте.

Не обращайте внимания на боль.

Ждите со мной. В этой тьме.

И голоса, бесчисленные голоса, в своей всепоглощающей, невыносимой нужде, ринулись к нему.

К Кованому щиту, который примет их боль, потому что он помнит эту боль.

Темнота приняла их, и тогда Геборик Призрачные Руки, Кованный щит, познал ужаснейшую из истин.

Никто не может по-настоящему запомнить, какой сильной была боль.

Два тела упали на палубу, как сломанные куклы. Маппо бросился к ним, пытаясь удержаться на ногах, потому что Злоба снова разворачивала корабль. Трелль понимал, что каждый судорожный вдох причиняет дракону боль, вонь обожжённых чешуек и плоти витала в воздухе.

Огненный дождь превратился в бурю, которая бушевала вокруг, беспощадную, словно зимний буран, только ещё опаснее. Тем не менее, ни один кусочек камня не ударил в корабль – и Маппо понял, что их защищали не Злоба, не Искарал Прыщ и не Могора. Нет, судя по подхалимским слюнявым поцелуям Высшего жреца, их оберегала некая сила, источником которой служил этот чокнутый черноглазый мул. Каким-то образом.

Это существо просто безразлично стояло, не двигаясь, подёргивая хвостом, чтобы отогнать несуществующих мух. Мул медленно моргал, будто в полусне, и иногда шевелил губами.

Тем временем мир вокруг них сходил с ума. Тот другой корабль вообще разорвало на куски…

Маппо перевернул одного из гостей на спину. Лицо юноши заливала кровь, текущая из ушей, носа, уголков глаз – но Маппо узнал его. Они виделись раньше. Крокус, даруджиец. Ох, парень, как тебя сюда занесло?

Молодой человек распахнул глаза. В них плескались страх и ожидание беды.

– Успокойся, – обратился к нему Маппо, – ты уже в безопасности.

Второй из новых спутников – точнее, вторая – откашливалась от морской воды, из левого уха девушки тянулась струйка крови, стекала до самого подбородка и капала вниз. Стоя на четвереньках, незнакомка подняла голову и встретилась взглядом с треллем.

– Ты в порядке? – спросил Маппо.

Она кивнула и подползла поближе к Крокусу.

– Он выживет, – заверил её Маппо. – Кажется, все мы выживем… Я уж не верил…

Искарал Прыщ закричал.

Указывая.

Огромная, испещрённая шрамами, чёрная рука, похожая на извивающегося угря, показалась из-за борта. Ладонь ухватилась за скользкую деревянную ограду, мускулы предплечья пошли буграми от усилия.

Маппо подобрался ближе.

Человек, висевший на перилах, держал ещё одно тело, мужчину, такого же крупного, как и он сам, и было очевидно, что второй полностью обессилен. Маппо наклонился вниз и затащил их обоих на палубу.

– Баратол, – выдохнула девушка.

Маппо наблюдал, как человек по имени Баратол перевернул своего спутника на спину и начал выкачивать воду из его лёгких.

– Баратол…

– Молчи, Скиллара…

– Он был под водой слишком долго…

– Молчи!

Маппо наблюдал, пытаясь вспомнить, каково это – быть столь яростно преданным. Он почти сумел… почти. Твой друг утонул. Видишь, сколько воды? Но Баратол не прекращал усилий, таскал неподвижное, грузное тело туда-сюда, поднимал ему руки, а затем, наконец, положил голову своего товарища себе на колени и обнял его, будто младенца.

Лицо Баратола исказилось, изуродованное горем.

– Чаур! Слышишь меня? Это Баратол. Слышишь? Мне нужно, чтобы ты… закопал коней! Слышишь меня? Тебе нужно закопать коней! Пока не пришли волки! И это не просьба, Чаур, понимаешь? Слушай, что тебе говорят!

Он сошёл с ума. От такого нет исцеления. Я знаю, по себе знаю…

– Чаур! Я сейчас рассержусь, слышишь? Рассержусь… на тебя! На тебя, Чаур! Ты хочешь, чтобы Баратол рассердился на тебя? Хочешь?

Закашлявшись, Чаур выхаркнул воду и задёргался, а затем этот великан будто свернулся в клубочек в нежных объятиях Баратола, протянув к нему одну руку и протяжно заскулил, давясь пеной и слизью.

– Нет, нет, друг мой, – задыхаясь, проговорил Баратол, крепко прижимая Чаура к груди и баюкая великана. – Я не сержусь. Вовсе нет. Худ с теми конями. Ты уже их закопал. Помнишь? О, Чаур, я не сержусь.

Но великан всё плакал, вцепившись в Баратола, как ребёнок.

Он простак. Иначе Баратол не разговаривал бы с ним так. Этот Чаур – ребёнок в теле взрослого мужчины…

Маппо наблюдал. За тем, как двое мужчин плачут, обнимая друг друга.

Злоба уже стояла рядом с треллем, и как только Маппо осознал, как ей больно – и как яростно её воля отталкивает эту боль – трелль отвёл взгляд от мужчин на палубе и взглянул на колдунью.

Которая не подпускала, не подпускала к себе боль…

– Как? Как ты это сделала? – требовательно спросил трелль.

– Ты что, слепой, Маппо Коротышка? – поинтересовалась Злоба. – Посмотри, посмотри на них, трелль. Вот Чаур, который больше не боится. Он верит Баратолу, верит ему во всём. Полностью, без сомнений. Ты не можешь не понимать, что это значит. Ты видишь радость, Маппо Коротышка. Глядя на эту картину, я не хочу и не стану погружаться в свою боль, в свои страдания. Понимаешь? Не стану.

О, нижние духи, женщина, ты разбиваешь мне сердце. Маппо снова взглянул на Баратола с Чауром, а затем туда, где Скиллара обнимала Крокуса, поглаживая юношу по волосам, пока он приходит в себя. Разбит всем, что произошло. Снова.