Джесс Буллингтон - Печальная история братьев Гроссбарт [litres]

– Выходит, монашка? – спросил брата Гегель.

– Скорее сладкая крошка, которую он хотел припрятать, пока жена умрет или что-то в этом роде. Не сказали, мол, дочь, сестра или еще кто, но мало ли. Понцик-то ушами не вышел, – проворчал Манфрид и осторожно прикоснулся к своему рваному уху.

Когда Эннио вернулся из коридора, он был бледен и дрожал. Альфонсо и Джакомо заговорили разом, но Манфрид врезал Альфонсо по уху, чтоб говорил по-людски или молчал в тряпочку. Эннио сурово взглянул на братьев, но, казалось, его мысли занимало что-то другое. Он поспешил к двери и убедился, что она крепко заперта на засов, а затем подтащил еще одну скамью к огню. Остальные следили за ним во все глаза. Вздохнув, возница отобрал у Альфонсо бутылку.

– Иди, принеси мешок с зерном и свари каши, – устало приказал Эннио.

Альфонсо заворчал, но ушел в темный коридор.

– Гроссбарты, – сказал Эннио, – все вопросы нужно задавать мне, а не моим спутникам, ибо они ничего существенного вам не расскажут.

– Уж не знаю, где тут правда, – бросил Манфрид. – Эта девчонка капитану кто – родня или родню рожать будет?

– Само собой, это не ваше дело, – ответил Эннио и недовольно посмотрел на вернувшегося Альфонсо.

– Может, так, а может, и нет, – проговорил Манфрид, снимая котелок с огня и ставя его на лавку.

Гегель не стал тратить время на споры и просто черпал своей миской всякий раз, когда Манфрид не хлебал прямо из котелка. Три чужеземца сварили и съели свою кашу в завистливом молчании.

Когда мясо и отвар закончились, Гроссбарты посмотрели на кашу. Гегель не столько попросил разрешения, сколько сделал объявление, ее братья доели. Довольные, раздувшиеся Гроссбарты уселись у огня и посасывали свой шнапс. Даже Альфонсо и Джакомо, похоже, забыли о недавнем столкновении, перешептывались и пьяно ухмылялись. После каши братья даже спустили им языковое нарушение. Эннио снова скрылся в коридоре, но вскоре вернулся со свежей изморозью на шапероне и со вздохом уселся на свое место.

– Снег прекратился, – наконец сказал возница, – и луна почти полная, так что все видно.

– Ну, это уже кое-что, иначе ты бы молчал, – вклинился Манфрид.

– Нигде ни огонька, – проговорил Эннио, перекатывая бутылку из ладони в ладонь. – Ничего странного, если бы они все были здесь, но их нет.

– А в монастыре? – спросил Манфрид.

– Черно́. Но его видно в лунном свете. Обычно в монастырях горят огни, особенно если какой-то праздник, торжество или другой повод, чтобы весь город ушел туда.

Эннио отхлебнул из бутылки; судя по шепоту и паузам, Альфонсо переводил для Джакомо.

Алкоголь притупил тревогу Гегеля по поводу этого города, но она терзала его мозг и сердце, так что Гроссбарт молча предался мрачным мыслям. Он знал, что будет дальше, и не хотел слушать. Да и невидимая женщина в задней комнате не давала ему покоя. Гегель хотел взглянуть на нее, проверить, вдруг это поможет. Хоть и подозревал, что не поможет.

– Нам необходимо выйти наружу, постучать в двери на всякий случай, а потом пойдем к монастырю. Даже по снегу, это недалеко.

Эннио поставил свою бутылку на пол и поднялся, глядя на четырех нерешительных спутников. Молчание нарушил Гегель, который расхохотался и удивился, что брат его не поддержал. Взяв себя в руки, он утер глаза:

– Развлекайтесь! Мы с Манфридом проследим, чтоб тут ничего не пропало.

– Гроссбарты, – терпеливо объяснил Эннио, – мы должны выяснить, куда все подевались. Их отсутствие странно. Целый городок не может вдруг исчезнуть беспричинно.

– И что? Какая нам разница, где они? По местным дорогам лошадок нельзя гнать ночью, так что мы тут в лучшем случае до рассвета.

Гегель отхлебнул шнапса, пытаясь припомнить время, когда его еще меньше привлекала идея прогуляться под луной.

– Гегель… – начал Эннио, но Манфрид его перебил:

– Есть тут какой-нибудь князь или граф?

– Нет, – ответил Эннио, но не понял, какое это имеет значение.

– Кто же выстроил этот монастырь? – продолжил Манфрид.

– Он больше похож на форт или крепость, чем на церковь. Возможно, какой-нибудь герцог или граф здесь жил, но это было давным-давно, я полагаю. Иначе сейчас здесь не было бы монахов. Думаешь, кто-то приказал жителям покинуть город? – поинтересовался Эннио, который не мог понять, на что намекает Манфрид.

– Да нет, – отмахнулся тот, – но раз уж вы нам милостиво позволили ехать с вами, я и мой скромный родич будем рады помочь оглядеться в этом городе.

– Какого черта, Манфрид, никуда мы не…

Увидев огонек в глазах брата, Гегель смолк. Знакомое выражение, возникшее на лице Манфрида, подсказало Гегелю ответ, и пьяный восторг в его сердце одолел тревогу. Проклиная свою бестолковость, Гегель сказал:

– Да, ты прав. Некрасиво это было с моей стороны. Не по-христиански.

– Верно говоришь, братец, – пожурил его Манфрид. – Мы здесь, чтоб служить Деве Марии. Она уж точно требует, чтоб мы помогли своим друзьям.

Затем, переключившись на гроссбартский жаргон, он добавил:

– К тому ж монахи чаще бывают приличными людьми, чем всякие священники. В большинстве-то они дерьмо, не спорю, но всегда нужно им помогать, потому что они в ладах с Пресвятой Девой.

Эннио пожал плечами и направился к выходу. Ему хватило ума понять, что, хоть Гроссбарты что-то задумали, он ничего не может с ними поделать. С другой стороны, если бы братья замыслили убийство, Альфонсо и Джакомо уже были бы мертвы, а самого Эннио они прикончили бы без лишних разговоров. Кузенов слегка задело, что их оставили, но они точно не хотели иметь дела с Гроссбартами в опустевшем городе и под полной луной.

Ни снегопад, ни ветер не мешали спутникам, но холод быстро пробрался им в бороды. Они взяли с собой лучины, но пока не доставали их из-за пояса, потому что чистый лунный свет поблескивал на снегу. Всякий раз, когда Эннио поднимал крик или стучал в дверь, Гроссбартам приходилось подавлять желание пристукнуть этого идиота. Городок состоял едва ли из дюжины строений, расположенных по обеим сторонам дороги, но сугробы намело по колено, так что шли они не очень быстро. Высокая каменная стена, окружавшая дома, заканчивалась на другом конце еще одними деревянными воротами, но спутники решили не возиться и не открывать их, а забраться наверх по забытой лесенке и спрыгнуть с другой стороны.

Здесь дорога огибала выступ на склоне горы, так что они уже могли разглядеть силуэт монастыря, находившегося за несколькими петлями дороги. Все молча пробирались через снеговые заносы, прошли последний поворот и свернули на тропу, которая вела к черной громадине. Дорога уходила вниз с той стороны, что нависала над городом, а луна светила так ярко, что можно было разглядеть пивную, городские стены и за ними – горы, оставшиеся позади.