Джесс Буллингтон - Печальная история братьев Гроссбарт [litres]

Ополоумевший от ужаса Эннио услышал, что кто-то оказался рядом, но не посмел взглянуть, поскольку густая волна вони подсказывала ему, что преследователь не отстает. Поэтому он свернул туда, где, как ему показалось, спрятались Гроссбарты. Мало кто на земле испытывал ужас, подобный тому, что гнал Эннио вперед, мало кто, не считая Гроссбартов.

Гегель увидел Эннио, повернулся и побежал к обрыву. Манфрид, который еще не отошел от того, что наступил на свинью, задержался на миг и краем глаза увидел, как проклятая тварь прыгает с верхушки надгробного камня. Ножки задрожали, а тяжелое брюшко закачалось, когда она приземлилась рядом с Эннио, который едва сумел уклониться от цепких рук.

Гегель свесился с обрыва, так что скала врезалась ему в живот, и уцепился пальцами за скользкий камень, чтобы не упасть. Носком сапога он нащупал трещинку, а потом новая туча закрыла луну, и он вслепую полез вниз по склону. Тучу снесло ветром за миг до того, как Манфрид на полной скорости свалился бы с обрыва.

Откинувшись назад, Манфрид ногами вперед соскользнул с края. К счастью, Гегель очистил от снега несколько мест, где можно было ухватиться, и Манфрид вцепился в них, когда сполз с края и с размаху приложился к скальной стене. К несчастью для Гегеля, брыкаясь ногами, Манфрид придавил ему пальцы, но тот сумел ухватиться за ремешки от штанов Манфрида. Братья чуть не сорвались, только покрасневшие пальцы Манфрида удержали их на утесе.

Гегель снова нащупал ухват и отпустил брата, но не раньше, чем Манфрид увидел, как к ним несется измотанный Эннио. Руки Манфрида дрожали, и он спешно полез вниз, задерживаясь, только когда наступал ногой на брата вместо опоры.

Эннио увидел, как Манфрид исчез за краем провала и потратил последние силы на то, чтобы рвануть вперед. Позади неуклюже скакала жуткая тварь. Выкрикнув последнюю молитву, Эннио бросился с обрыва, но развернулся в воздухе, чтобы посмотреть, погонится ли за ним чудовище. Оно не погналось, но остановилось у края, глядя ему вслед. Затем его зрение помутилось в полете, и все вдруг стало черно-белым.

Гроссбарты услышали, как мимо них промчался Эннио, который что-то лепетал в падении. Вдруг он замолк, и братья задержали дыхание. Тень утеса скрывала дно, но, судя по стонам снизу, до него было недалеко. Они продолжали бы спуск, но Манфрид поднял глаза и увидел над собой жуткую тварь. Со своего места он отлично разглядел круглый, сжимающийся, покрытый геморроидальными шишками анус-рот сразу за центральным кругом антенн. Ему хватило смекалки оттолкнуться от скальной стены, но он все равно врезался в Гегеля, и оба рухнули вниз.

В таверне Альфонсо и Джакомо быстро вусмерть напились. Они смеялись над глупостью Гроссбартов и оттачивали свои угрозы да кичливые манеры. Вполне закономерно, что такая жалкая империя произвела на свет столь же жалких ублюдков вроде Гроссбартов. По мнению итальянцев, они сами же виноваты.

Еще бутылку спустя им наскучило обсуждать врагов – былых и теперешних, – и разговор естественным образом перешел на женщин. Ни тот ни другой не успели и одним глазком взглянуть на девицу, которую везли, но оба были убеждены, что она писаная красавица, иначе капитан никогда не послал бы за ней экспедицию в несусветную даль. Затем они заговорили о капитане и о том, как странно, по слухам, он себя ведет.

Оба были в стельку пьяны, когда послышалась песня, полилась откуда-то из задней части таверны. Оба не могли разобрать слов, но обоих мелодия тронула больше, чем любая другая, какую они слышали в жизни. Джакомо неуверенно встал на ноги и направился к двери в заднюю комнату, но, как бы ему ни завидовал Альфонсо, он выпил слишком много, чтобы шевелиться. Поэтому он просто отчаянно рыдал, пока не уснул, упиваясь ее пением – первой радостью за всю его тяжкую жизнь.

Гегель упал на Эннио, Манфрид – на Гегеля, и вместе братья сломали итальянцу обе лодыжки. Гегель врезался лицом в снег между ног Эннио и потерял сознание. Манфрид ударился копчиком о копчик брата и теперь катался в снегу, изрыгая ругательства. Эннио взвыл, ухватился за ноги и не затыкался, пока Манфрид не начал его размашисто хлестать по щекам.

Затихший от побоев Эннио проследил за взглядом Манфрида и тоже поднял глаза на обрыв. Несмотря на заново вышедшую из-за туч луну, они едва могли различить плато, на котором располагалось кладбище. У обрыва никакого движения. Затем над горами разнесся ужасный, нечеловеческий крик, от которого нервы у них натянулись.

Гегель пришел в себя, утер снег с глаз и носа. Охлопав себя сверху донизу, он пришел к выводу, что все в порядке, и он удачно не напоролся при падении на собственный меч. Манфрид тоже собрал несколько ушибов и синяков, а Эннио, разумеется, мог только причитать: его разум переломился так же, как и ноги.

– Брось его, – сказал Манфрид, – нам надо убираться отсюда.

– Он нам нужен для фургона, – возразил Гегель.

– Сами разберемся, – настаивал Манфрид.

– За возницу сесть – да, а упряжка? Фургон – это тебе не телега, а нам нужно быстро сваливать.

Гегелю было даже немного стыдно за то, что он встал на сторону Эннио.

Братья подняли Эннио и потащили между собой, поддавая этому дурню локтями всякий раз, когда его сломанные ноги задевали землю и он вскрикивал. Городская стена была совсем рядом, и, преодолев несколько небольших холмов, они добрались до ворот. Гегель перелез на ту сторону и впустил остальных, с подозрением разглядывая темную громаду монастыря, нависшую над городом. Прищурившись, он заметил тень, скользнувшую через дорогу у последнего поворота. Что-то белое двигалось по белому снегу в белесом свете луны. Что бы это ни было – а он имел серьезные подозрения на сей счет, – ноги у Гегеля снова задрожали, а тревога вернулась.

– Бегом! – рявкнул Гегель и схватил Эннио за правую руку.

Манфрид сжал левую, и братья рванулись по следам фургона к таверне, волоча за собой Эннио. Несчастный возница потерял сознание от боли, потому что его ноги все время задевали обледеневшую дорогу. Как и за все проведенное с Николеттой время, уровень тревоги в душе Гегеля слегка менялся, но совсем она не пропадала, а теперь раздулась до размеров мамонта.

Призрачный город поблескивал в лунном свете, покуда тучи не окутали его полноправной чернотой ночи. Гроссбарты не останавливались, и, когда они наконец уложили Эннио на землю снаружи таверны, снегопад еще надежнее скрыл их фигуры. Когда стало ясно, что дверь охранники не откроют, братья взломали ее, как и прежде, и подтащили бесчувственного Эннио к очагу. Храп Альфонсо смолк, когда Манфрид ударом ноги сшиб его со стула и принялся орать в лицо:

– Где твой человек?

– Говнюк ублюдочный, – промямлил Альфонсо.