Джесс Буллингтон - Печальная история братьев Гроссбарт [litres]

– Ага, и верую в то, что все эти ужасы – лишь проявления злой воли, и ничего больше.

– Манфрид, если бы Господь желал, чтобы мы знали без вопрошания, веры вообще бы не было, – сказал Мартин.

– Священник…

– Лучше «отец Мартин».

– Мартин…

– Отец Мартин.

– Священник Мартин, – с раздражением продолжил Манфрид, – вопрошать можно и нужно, пока все видишь в перспективе. Нам ничего не светит в духовном смысле или ином оттого, что мы вообразим, будто нас благословили видениями с Небес.

– Это верно, – признался Мартин.

– Но, Манфрид, – нервно сказал Гегель, подергивая бороду. – Есть и другое, кхм, доказательство.

– Лучше не начинай говорить о том, о чем я подумал.

– Да, ты, наверное, прав, – согласился Гегель, который с облегчением решил это не обсуждать.

– Что такое? Ну же, Гегель, я – священник, не бойся высказать свои сокровенные мысли.

– Я… – начал Гегель.

– Не смей, – набычился Манфрид.

– Да в задницу это все! – взревел Гегель. – Он меня на костер не посадит за то, что я скажу правду о том, что с самого начала не моя вина.

– Кто его знает, – буркнул Манфрид, мрачно разглядывая священника.

– Ну же, ну же, – вмешался Мартин. – Думайте обо мне как об исповеднике, если того пожелаете.

– Нет уж, – опечалился Гегель. – Я ни в чем не каюсь, поскольку ничего дурного не сделал.

– Неужто вас совратили бегарды?! – ужаснулся Мартин.

– Никакие бастарды нас и пальцем не тронули! – заорал Манфрид и снова примерился, как бы сбросить монаха с фургона.

– Нет-нет! – воскликнул Мартин. – Группа еретиков, которые называют себя бегардами, распространяет такую ересь, будто все люди изначально пребывают в состоянии благодати, поэтому не нужны таинства и духовенство. Я подумал…

– Что мы такие дурни, что нас облапошили какие-то еретики? – перебил Манфрид, хотя, честно говоря, пока эти бегарды не казались такими уж злодеями.

– Что ты! – открестился Мартин. – К тому же они проповедуют бедность, так что, конечно…

– Конечно? – выдохнул Манфрид прямо в лицо Мартину.

– Конечно, – закончил Мартин, облизнув потрескавшиеся губы. – Конечно, мы можем забыть о моей ошибке и сосредоточиться на этом чудесном напитке?

– Конечно.

Манфрид снова занялся лошадьми.

Проехав еще лигу по безлюдной дороге, Гегель наконец сломался:

– А обязательно должен быть грех, чтобы исповедаться?

– Если боишься что-то открыть священнику, боишься признаться и Богу, а Он уже и так знает, поэтому грех один, что скроешь правду от меня, Его служителя, и я ничем не смогу тебе помочь, – объяснил Мартин.

– Хорошо он тебя уел, – Гегель хихикнул, глядя на помрачневшего Манфрида.

– Так что с тобой, Гегель? – спросил священник.

– Ага, что же с тобой? – не смолчал Манфрид.

– Я… ну, как сказать, – промямлил Гегель, нервно переводя взгляд с нетерпеливого священника на надувшегося брата, – иногда меня, вроде как, в дрожь бросает.

Манфрид фыркнул:

– Та́к ты это теперь называешь?

– А ты бы как назвал? – огрызнулся Гегель.

– Ведьмин глаз у него, – объяснил Манфрид. – Головой тронутый.

– Ничего подобного! – возмутился Гегель.

– Ведьмин глаз, Гегель? – переспросил Мартин, которому опять стало ужасно неуютно между двумя Гроссбартами.

– Это скорее, как бы сказать, вроде особого чувства. Когда что-то не лепится.

Гегелю слова не давались, точно нераскаявшемуся еретику, который пытался прочесть «Отче наш».

– Чувство, Гегель? – снова переспросил Мартин.

– Будто моя душа знает, что случится прежде, чем оно случается, а когда случается, моя душа всегда права.

– Ты имеешь в виду, что у тебя чрезвычайно развита интуиция? – уточнил Мартин. – А ты делал что-то, чтобы обрести эту способность?

– Молится, как и все мы, – вклинился Манфрид, который ни за что не позволил бы никому, будь то мирянин или монах, намекнуть, что с его братом не все чисто. – И чутье ему подсказывает, как и всем нам, только у него это всегда верно и вовремя, часто так вовремя, чтоб назвать чем-то бо́льшим, чем чутье. Дар от Девы Марии.

– Та-ак, – протянул Мартин. – Так-так.

– «Так-так» словно заступ могильщика по чему-то в земле стучит, – проговорил Манфрид, пристально глядя Мартину в глаза.

– Но разве благая природа – не достаточное доказательство того, что эти предвестья – мои и наши – посланы свыше? – не сдавался Гегель, пытаясь добиться поддержки от Мартина.

– Безусловно, это добавляет нечто к рассмотрению, – уклончиво ответил Мартин.

– Ага, но что именно? – требовательно спросил Манфрид.

– Э-эм, – замялся Мартин, но затем просветлел. – Да. Думаю, вы должны это рассматривать как дар Божий. Пути Господни неисповедимы, и, как уже отметил Манфрид, слишком углубляться в поиски причины, если следствия благоприятны, не стоит, ибо блага никому не принесет. Так и с нашими видениями. Время покажет, были это пророческие откровения или обычные кошмары, и тогда мы узнаем, а все наши споры пропадут втуне.

– Как бы там ни было, это не кошмары, – поежился Манфрид. – Кошмары приходят, только когда спишь.

– Последние несколько дней мы были сильно уставшие, – отметил Гегель. – К тому же, от споров толку не будет, как ты сам всегда говоришь.

На том они прекратили разговор, но теперь все были более обеспокоены этой темой, чем прежде. Дорога стала петлять еще сильнее, когда они начали спускаться в предгорья, а солнце и пиво согрели их лучше, чем любой огонь за последние недели. На следующий день они выехали из леса и начали пересекать холмистые земли южных городов-государств.

Дорога шла уже вполне ровно, но около полудня путешественники оказались на развилке. Братья остановили коней и принялись сыпать проклятьями; продолжали сквернословить еще долго после того, как Мартин попросил их сдержаться. А потом тяжелый полог за козлами раздвинулся, и таинственная женщина наклонилась вперед между Мартином и Манфридом. Ее лицо прикрывала пурпурная вуаль, а платье казалось идеально чистым, хоть она носила его столько же, сколько мужчины – свои потные и грязные одежды. Она дважды принюхалась, так что вуаль задрожала, и указала на левую дорогу. Даже Манфриду это показалось тревожным, но они снова двинулись в путь и долго ехали по сумеркам, прежде чем разбить лагерь на поросшем густой травой поле у дороги.

Погода казалась благостной, даже когда налетал резкий ветер, а крутые холмы казались братьям просто муравейниками. Они поели, выпили и на рассвете снова пустились в путь; в таком режиме провели несколько дней. Еще дважды они оказывались на перекрестках, которые могли привести их в замешательство, но женщина всегда появлялась и указывала нужное направление. Сперва стали появляться деревеньки, потом города побольше, и в одном из них они провели вечер, спорили и торговались с разными людьми, пока не достигли взаимного согласия.