А Говард - Принц Зазеркалья

– Что думаешь, папа?

Он трет дергающееся веко.

– Не знаю. Может, лошадка-качалка?

Я вспоминаю подсказки. Как будто всё совпадает… почти.

– А как насчет «парить»? Лошадки-качалки не парят. Может быть, это лошадка с карусели? Они висят на шесте и как будто летят по воздуху. Движутся вверх и вниз… но не вперед-назад. И у них есть ноги.

Вода доходит папе до живота.

– Элли…

У него делается такое лицо, как всегда, когда он собирается о чем-то твердо заявить. Я не желаю слушать, до чего додумался папа, потому что и так знаю.

– Тебе придется лететь, – говорит он, а вода тем временем поднимается мне до груди. – Лети, пока нам еще есть где стоять.

– Нет! Я не хочу, чтобы тебе было плохо!

Я уже навредила маме.

Передо мной возникает родное лицо. Я вспоминаю отчаяние в маминых глазах, когда мюмзики схватили ее и втащили в обваливающуюся кроличью нору вместе со Второй Сестрой и игрушками-зомби. Я не могла маму удержать, как ни пыталась.

Слезы жгут…

– Папа, я призвала существа, которые забрали маму. Я виновата, что она оказалась в опасности. Если она пропала навсе…

– Алисса Виктория Гарднер, – произносит папа и берет меня за руку. – Не говори так. Что бы ты ни сделала… у тебя просто не оставалось выбора. Мама это знает. Она сильная. И с ней всё хорошо. Мы ее найдем.

Мы . Мысленно я пошатываюсь. Буря эмоций…

– Ты обещаешь, что останешься со мной?

– До самого конца. Ты выручишь нас обоих.

– Как?

Если бы я могла понести его!

– Я умею плавать, – отвечает папа. – Буду лежать на спине, пока ты не найдешь зонтик, брошенный птицами, или хоть какую-нибудь деревяшку, чтоб держаться.

Как в прошлом году в Стране Чудес, когда я не сумела перенести Джеба через пропасть. Я должна была вернуться к нему, но подвела его, точь-в-точь как подвела маму.

Я стискиваю зубы. Нельзя поддаваться сомнениям.

Я киваю папе.

Он бросает сумку, чтобы лечь в воде на спину. Сумка, пуская пузыри, погружается. Я смотрю вдаль и нигде не вижу земли. Понятия не имею, как далеко мы в море, и не утонули ли зонтики после того, как ландшафт изменился в последний раз.

И все-таки я должна попытаться.

Крепко обняв папу, я целую его в щеку и чувствую соленый вкус морских брызг.

– Я не подведу тебя.

– Знаю, – отвечает он и утыкается лицом мне в макушку, а потом сцепляет руки, чтобы приподнять меня из воды.

Сделав глубокий вдох, я отталкиваюсь и высоко поднимаю крылья. Вода ручьями течет с них, когда я выпрямляюсь.

– Когда будешь готова, я тебя подкину, – говорит папа и складывает губы в знаменитую «улыбку Элвиса Пресли».

Его напускная уверенность производит противоположный эффект. Я вспоминаю, как папа держал лицо, пока мама была в лечебнице. И после того, как она пропала. И он снова это делает, хотя растерян и испуган не меньше, чем я.

Пора мне стать сильной.

Готовясь к запуску, я встряхиваю крылья. Они отяжелели – не только потому, что намокли, но и потому что вокруг них, словно живые морские существа, обвились водоросли.

Морские существа.

Вода подбирается к папиному подбородку.

– Элли, поторопись.

Он выплевывает воду. Пальцы, которые держат меня за подошвы сапог, напрягаются.

– Подожди, – говорю я.

«Конь без ног, который может двигаться вверх и вниз, вперед и назад… конь без седла, который способен бережно нести самого хрупкого седока… Конь без крыльев, который парит с изяществом птицы…»

– Морской конек, – шепотом говорю я.

Они используют хвосты, чтобы поворачивать в нужную сторону, носят своих детенышей в мешочках и изящно движутся в воде, словно парят…

– Нет времени! – кричит папа и подбрасывает меня.

В то же самое мгновение его голова скрывается под водой.

– Морской конек! – кричу я, распахивая крылья и хлопая ими, чтобы зависнуть на месте. Кричу так, что болят легкие.

Папа выныривает и ложится на спину. Вода вскипает, словно из-под нее всплывает что-то огромное. Появляется бронированный горб, покрытый костяными пластинами, прозрачными как стекло. Вода стекает с него; между прозрачными чешуйками виднеется изгиб позвоночника. Потом возникает изящная шея морского конька – огромного, как лохнесское чудовище. Он весь переливается на солнце. Конек красив и больше похож на стеклянную статую, чем на живое существо. Туловище у него – как полагается, а голова – настоящая лошадиная.

Мешок на брюхе открывается, и вода тащит папу внутрь. Я ныряю, чтобы присоединиться к нему. Мы вплываем в прозрачную «сумку». Отверстие наглухо закрывается, и существо ныряет. В мешке сыро, но вполне уютно. Мы с папой сидим и держимся друг за друга, разглядывая подводные растения и испуганных рыб, которые мелькают мимо, пока мы погружаемся вслед за затонувшей горой. Перед нами, как и перед Морфеем, появляется вход. Мы, целые и невредимые внутри нашей живой субмарины, вплываем в темный тоннель, а гора закрывается, отрезав доступ свету.

Мы всплываем на поверхность и видим приглушенный лиловатый свет. Морской конек изгибает спину, сжимая мешок, и мы выкатываемся на отмель.

Я кашляю и поднимаюсь на четвереньки. За спиной тащатся крылья, мокрые и грязные, как и вся моя одежда. Морской конек фыркает, разбрасывая пену своим лошадиным ртом, и снова погружается в воду.

Усталая от постоянных физических усилий, я заставляю себя встать – по щиколотку в воде. Папа поднимается, протягивает руку, и мы бредем на бетонный причал, чтобы сесть и отдышаться.

– Ты знаешь, где мы? – спрашиваю я, выжимая одежду. – Ты тут был в детстве? Помнишь что-нибудь?

Он хмурится.

– Этот мир теперь выглядит не так, как я помню, Элли. Он постоянно меняется. Как будто мы – в книжке с картинками, которую листает ветер.

Я оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть на темный тоннель, и у меня перехватывает дыхание. Там как будто на целые мили тянутся граффити. Надписи «любовь», «смерть», «анархия», «мир», разбитые сердца, звезды, лица, нарисованные яркими флуоресцентными красками…

Совсем как в сточной трубе, в которой мы с Джебом чуть не утонули месяц назад. В той трубе, в которую мы часто лазили в детстве. Даже звуки здесь такие же. Вокруг каплет вода. Но есть одно большое отличие: рисунки на стенах движутся.

Разбитые сердца срастаются, пульсируют, а потом снова разламываются и кровоточат. Звезды перелетают туда-сюда, рассыпая искры, которые вспыхивают и потухают, оставляя запах горелой листвы. Лица сердито смотрят на нас. Я подавляю вскрик.

– Ты видишь?

– Это невозможно…

– Здесь нет ничего невозможного, – говорю я, встаю и рассматриваю ультрафиолетовые рисунки.

Ноги дрожат, но я все-таки делаю шаг вперед.

– Ты понимаешь, что это значит?