Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста

Арсений Вениаминович про себя недоумевал, почему князь-спиритуалист не успокоит себя 'Трактатом о реинтеграции существ в их первоначальных качествах и силах, духовных и божественных' Мартинеса де Паскуалли, а настаивает на православном отпевании?

Но мысли это были праздными. При этом Корвин-Коссаковский в принципе полагал, что девицы все же вовсе не самоубийцы, но жертвы нечистой силы, однако не мог рассказать об этом, тем более убедить священство. Любомирского же подлинно было жаль: он смотрел совсем стариком, сгорбился и ссохся, словно за пару дней прожил десятилетие.

Сам Корвин-Коссаковский раздумывал над совсем другими вещами. Он не знал, как поступить: подождать, пока люди Путилина наведут справки об амулете или сделать это самому? Неожиданно напрягся: мысль, пришедшая ему в голову, ошеломила его простотой и истинностью. Нина перестала бредить и начала поправляться практически с часа смерти Лидии. А почему? Не потому ли, что этот амулет, невесть откуда взявшийся на шее девушки, в это время и слетел с неё? Но раз Нина носила его на шее - кто лучше неё знает, откуда он взялся? Корвин-Коссаковский собирался объехать знакомых ювелиров и уточнить, не знает ли кто из них о безделушке, а между тем - ответ был у него под носом. Костеря себя последними словами за недогадливость и глупость, Арсений, не предупредив и Путилина, выскочил из дома Любомирского и крикнул извозчика. В пролётке вздохнул. Он опаздывал, везде безнадёжно опаздывал, но сейчас ему открывалась единственная возможность узнать, открыть истину. Итак, кто и когда мог дать Нине украшение? От кого она могла доверчиво принять его, не заподозрив дурного? Впрочем, последнее было нелепостью, наивная девица не приучена была подозревать обман. Но если Лидия въявь влюбилась в Сабурова, при этом девицы вовсе не ссорились и не соперничали, не значит ли это, что у Нины был совсем другой кавалер, и именно этот поклонник преподнёс её амулет?

Если так, то это, скорее всего, Александр Критский.

Но минуту спустя Корвин-Коссаковский покачал головой. Нет. Он не ухаживал ни за одной девицей, в гостях сидел за карточным столом, и Нина не подходила к нему. Между тем, Корвин-Коссаковский уже не знал, кого и подозревать. Энгельгардт и Ратиев ухаживали за Анастасией, Грейг - за Елизаветой. За всеми остальными Корвин-Коссаковский наблюдал сам и не заметил ничего подозрительного.

Тут Корвин-Коссаковский обомлел. Он проезжал мимо дома Сабурова и вдруг увидел ... его самого. Аристарх Андреевич стоял у своего экипажа и наблюдал за тем, как лакеи снимали с запяток кареты его саквояжи. Потом пошёл в дом следом за ними. Арсений Вениаминович почувствовал, что задыхается. Он был уверен, что уже никогда не увидит этого инкуба. Как же это? Он крикнул извозчику, прося остановиться. Они уже успели проехать пол квартала.

Корвин-Коссаковский вышел, двигаясь словно в тумане. Зашёл в маленький зал второсортного ресторана, что-то заказал.

Итак, инкуб Клодий вернулся. Надолго ли? Зачем? По логике, ему нечего тут было делать. Знает ли он о Лидии? Куда он ездил и зачем приехал? Корвин-Коссаковский вынул часы, заметив, что за окном уже сгустились сумерки. На часах было шесть вечера. Но чего он ждёт? Арсений поднялся и устремился в дом Сабурова.

В доме Сабурова в бельэтаже горел свет. Корвин-Коссаковский ринулся вверх по лестнице, не обращая внимания на крик лакея, появившегося внизу. Распахнув дверь в зал, Арсений Вениаминович остановился. Сабуров сидел в домашнем халате у камина и читал какое-то письмо, на шум у двери обернулся, увидев Корвин-Коссаковского, встал. Выражение его лица было задумчивым, немного печальным, но, в общем-то, - скучающим.

Корвин-Коссаковский с усилием оттолкнулся от колонны, прошёл, ничего не видя, в комнату.

- Зачем? - Корвин-Коссаковский почувствовал такую усталость, что потемнело в глазах. Он хотел спросить, зачем этот инкуб вернулся, но спёрло дыхание.

- Вы об этой истории с Лидией? - изуверски осведомился Сабуров. - Я только сегодня узнал. А вы, что, вызвать меня приехали?

Корвин-Коссаковский не сразу понял, что он говорит.

- Что? Вызвать? А... да нет. Теперь всё равно. Нечистую силу не обыграешь, тем более что все козыри у вас на руках. Вы - Клодий Сакрилегус? - Он остановился.

Сабуров поглядел на него, изумлённо подняв брови. Потом с лёгкой запинкой осведомился.

- Что? Господи Иисусе, да вы... здоровы ли?

- Наверное, нет. Но почему бы вам не сказать-то? Убудет разве? Вы тот самый, с Митрофаньевского погоста?

Сабуров несколько секунд ошеломлённо глядел на своего собеседника, словно пытаясь понять, нормален ли он.

- Простите... - он чуть наклонил голову, - какой погост?

- Мой друг вас там видел. Когда вы сговаривались погубить девиц Черевиных и Любомирских.

Сабуров выпрямился, отошёл к оттоманке, где на столе стоял коньяк, и налил бокал для гостя.

- Я сидел с вами за одним столом, слышал вас, да и о вас кое-что слышал. - Он протянул бокал Корвин-Коссаковскому. - Вы не походите на умалишённого, и предположить столь внезапное помешательство... Что за погост? Кто и кого видел? Когда?

Терять было нечего: Корвин-Коссаковский спокойно рассказал Сабурову о видении Бартенева. Сабуров слушал удивлённо, иногда отводя голову назад, словно стараясь взглянуть на собеседника издали и убедиться в том, что он не безумен. Наконец явно успокоился и задумчиво проронил:

- Так вы меня за инкуба приняли? Интересно.

- За инкуба. Скажете, это не вы?

Сабуров пожал плечами.

- Видение вашего друга - всего лишь видение. Я - никакой не Клодий, крещён Аристархом, им и являюсь.

- А то, что вы с девушкой сделали?

- А что я сделал-то? Я вообще, уверяю вас, племянниц ваших старался не замечать. Что до Лидии - я её, поверьте, никогда не совращал и не заманивал, и в мыслях того не было.

- Вы же понимали, что она совсем молода и влюблена в вас. Были бы человеком - пожалели бы. Свели с ума...

Глаза Сабурова блеснули.

- Вздор. Я мог бы, постаравшись, свести с ума эту чернявенькую, княжну Палецкую. Там есть с чего сводить. Эту же... не сводил, поверьте. Всеми силами отпихивал.

- Вы дьявол.

Сабуров махнул рукой.

- Вздор. Так вы, стало быть, вызывать меня не намерены?

- А я могу убить нечистую силу?

Сабуров снова взглянул на него и после долгого молчания проронил:

- Idée fixе - опасная штука. Я же вам сказал, видение вашего друга - может быть реальностью, а может и не быть ею, но я - реальность.

- Вы сказали, что разумному мужчине противно злоупотреблять слабостью женщины, - с упрёком бросил Корвин-Коссаковский. На глазах его выступили слёзы - отчаяния и бессилия.