Андрей Франц - Путь на Хризокерас

Так и господин Гольдберг. Не отнимая рук от стены, он уткнулся в нее сначала лбом, потом прижался правой щекой, затем левой. Казалось, он обнимал камень, как обнимают женщину, прижимая ее к себе, и закрывая собою от целого мира.

— … Господи, Боже сил! доколе будешь гневен к молитвам народа Твоего? Ты напитал их хлебом слезным, и напоил их слезами…

Теперь уже и господину Дрону было слышно несоответствие слов и того, как шептали их губы сумасшедшего историка. Нет, государи мои, так не просят. Никого, даже Бога. Пожалуй, так признаются в любви. Выплескивая всю душу, всю суть свою — чтобы ею обнять, огородить от всего, уберечь и защитить!

Кого любил сейчас маленький историк, разрывая и царапая свое сердце о шершавые камни Стены Плача? Тысячи и тысячи своих соплеменников, что приходили и придут еще прикоснуться к ней руками? Их обращенные к ней лица, их закрытые глаза? Их короткие и частые поклоны? Их смешные записки с просьбами к Господу? И что это вообще за штука — любовь к своему народу? Из каких тканей души она состоит, и как вынести ее простому человеческому сердцу?

Шепот господина Гольдберга все ускорялся, становясь в то же время тише, оставаясь лишь где-то на грани слуха. Так что ничего более услышать господину Дрону было уже невозможно. Да и не нужно, честно-то говоря. Кто же, находясь в здравом уме и трезвой памяти, станет подслушивать, что лепечет двухлетний малыш счастливой матери? Или влюбленные в спальне? Или грешник на исповеди? Или еврей у Стены Плача?

Нет уж, государи мои, что там происходит — касается только двоих. И никого более. Так что господин Дрон повернулся и вышел из тени под лучи довольно жаркого уже солнца. Там на него и набежал задохнувшийся от быстрого бега латник, судя по одежде — оруженосец кого-то из храмовников.

— О, мессир Серджио, какое счастье, что вы здесь! Мессир де Корнель приказал мне найти вас как можно скорее! Он приглашает вас разделить с ним утреннюю трапезу, и у него к вам важное дело!

— Позавтракать, это хорошо, — согласно кивнул господин Дрон, — вот только нужно, чтобы кто-то приглядел за мессиром Ойгеном. Мало ли чего…

— Все устроим в лучшем виде, — латник обернулся в тот же переулок, из которого выбежал, сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. На господина Гольдберга это не произвело никакого впечатления, а вот из переулка появился еще один латник, почти полная копия первого. Оруженосец мессира де Корнеля наклонился тому в ухо и что-то шепнул, показывая рукой на по-прежнему пребывающего в трансе историка. Второй понятливо кивнул и, отойдя на пару шагов, замер, не сводя глаз с господина Гольдберга.

— Клод останется здесь, — пояснил диспозицию первый, — и, когда мессир Ойген освободится, проводит его в резиденцию Ордена.

— Мессир, — хмуро проговорил Жоффруа де Корнель, когда последняя куриная нога было обглодана и запита подобающим количеством разбавленного водою монастырского вина, — город может спасти только чудо. И, откровенно говоря, кроме вас мне не на кого более рассчитывать.

За два дня, прошедшие с начала штурма, молодой рыцарь постарел лет на десять. Лицо осунулось, веки покраснели и набрякли, нездоровая синева под глазами яснее ясного показывала, что за все это время он, пожалуй, так ни разу и не ложился.

— Даже если мы выгоним всех жителей и перебьем пленных, в городе запасов продовольствия останется не более чем на неделю. Впрочем, ни первого ни второго мы сделать все равно не можем — резни нам не простят. Вся местная торговля с началом осады фактически прекратилась. Крестьяне прячут зерно и скот. А крупные караваны из Египта и Сирии будут повернуты назад, как только до туда дойдут известия о возобновлении войны. Со дня на день египетские и сирийские корабли появятся на рейде Аскалона и Яффы, чтобы блокировать также и морские поставки продовольствия. Кое-что, конечно, придет из Акры, из последнего каравана от Иннокентия. Но это слезы, капля в море. Акра сама на грани голода. Так что…

— Все это очень печально, — согласно кивнул господин Дрон, — но что вы от меня-то хотите? Накормить пятью хлебами пять тысяч человек? Так это не ко мне.

— Нет. — Измученный свалившимися на его плечи трудами, а еще более ответственностью за жизнь тысяч людей, новоявленный маршал тамплиеров, казалось, даже не заметил прозвучавшего в словах собеседника сарказма. — Нет, мессир. Мы… мы знаем о вашем чудесном умении перемещаться путями волхвов. Или как там это у вас в Индии называется? Ну, как вы появлялись у меня в тюрьме, и вообще… Мессир, сейчас из Александрии на Кипр идет непрерывный поток хлебных транспортов. И только вы можете направить хотя бы часть кораблей оттуда — к нам, сюда, в порт Аскалона. Пока подходы к нему не перерыты еще сарацинским флотом.

— Путями волхвов? Хм…

Господин Дрон прикрыл глаза и привычным усилием вызвал своим недавно обретенным внутренним взором карту северного побережья Африки. Выделил на ней треугольник Александрия — Кипр — Ашкелон и убрал все остальное. А затем, зависнув все тем же внутренним взором над Александрией, внезапно превратившейся из точки на карте в огромный город, с невероятной скоростью помчался вдоль воображаемой линии, соединяющей Александрию с Кипром.

Море, реальное живое море, поблескивая гребешками волн на солнце, проносилось где-то в километре под ним. И скорость, невероятная, недостижимая никакими известными господину Дрону транспортными средствами! "Во, мля, гиперзвук отдыхает!" — мелькнуло в голове. И точки кораблей, вмерзшие со своей черепашьей скоростью в неподвижную воду. Раз…. Два….. Вон еще третий….

— Да, мессир, — господин Дрон открыл глаза и взглянул в лицо де Корнеля, — сейчас по направлении к Кипру движется шесть больших транспортных судов. Все шесть — куркуры. Пишите письмо.

— Э-э, кому?

— Королю Ричарду, естественно! Вы же не думаете, что я буду поворачивать суда с королевским зерном без разрешения самого короля?

Абу ибн Хасан, почтенный владелец и капитан собственного судна скатал молитвенный коврик, блаженно разогнулся, встал и полной грудью вдохнул свежий морской воздух. "Хорошо!" Этим летом Аллах, да будет благословенно имя его, послал хороший фрахт — знай, ходи себе между Александрией и Кипром с грузом зерна, ни забот, ни хлопот! Всегда бы так…

Негромкий хлопок сзади заставил достопочтенного Абу обернуться вокруг своей оси с почти юношеской прытью. "Вай, Алла…", — слова застряли в мгновенно пересохшей глотке, а сердце упало куда-то в самый низ живота. В штанах предательски потеплело, и тонкая струйка скользнула вдоль всей ноги к правой ступне.

Но не спешите попрекать пожилого человека в недостатке мужества! Как бы вы сами повели себя, столкнувшись в собственной, закрытой на засов каюте с огромной — под самой потолок — ожившей металлической статуей? Которой еще секунду назад здесь вовсе даже и не было! Сумели бы удержать в чреве постыдную влагу, а? Вот то-то!