Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

Колин заскочил в комнату захватить плащ. Погода не собиралась улучшаться и баловать теплом. На выходе из дворца, нос к носу, столкнулся с виффером. Ллей выглядел вулканом сконцентрированного недружелюбия.

— Знаешь, про Агесса? — заступили дорогу спешащему Колину.

— А что с ним? — выказал унгриец неподдельное недоумение.

— Отдал богу душу, — признал из-за плеча Ллея один из скаров. Арьергард виффера неуклюж и неохватен.

— И Всевышний принял грешника?

— Отвечай!

Колин пожал плечами.

— Не удивлен. Но мне, что с того?

— В Мечах и Свиристелке Агесс с тобой цапался, — ожидал Ллей подробностей разлада. Виновным в гибели товарища он подозревал Колина и это были больше, чем подозрения.

— И только на основании словесной перепалки, ты решил, его прикончил я? Дабы впоследствии выслушивать вопросы и придумывать правдоподобные ответы. Даже не забавно, но я признателен за высокую оценку моих способностей владеть шнепфером.

Унгриец оставался спокойным и невозмутимым. Достаточно ли пошатнуть убежденность виффера. Нет, конечно!

— Все равно дознаюсь, — пригрозил Ллей. — А дознавшись…

— Охотно выслушаю твои соображения. Надеюсь, они будут логичными или хотя бы внятными. И извинения. А сейчас, я спешу.

Самой короткой дорогой на Блохи. Не желательно примелькаться, но больно удобно — все под рукой. Первой Колин разыскал лавку переписчика книг.

— Чего желает саин? — встретили его с распростертыми объятиями. Лысоватый, подслеповатый хозяин согбен, почти горбат. — Есть молитвенники, Святое писание, Жития. Скажите, какую хотите обложку. Кожу, сафьян, бархат, с позолотой или в серебре, и через два-пять дней получите отличную книгу. Не стыдно преподнести в дар. Особенно служителю церкви. Они любят такое. Могу предложить труд Агриколы о Горном деле. Анналы Южных Царств. Четыре книги историй Рихера Реймского. Центурии Матфея Флация. Для приятного времяпрепровождения — Роман о Розе. — И доверительно-приватно предложил. — Утренние диалоги Шарьяра. Очень, знаете ли, востребованы.

— Мне нужна бумага. Самая тонкая, какая найдется, — попросил Колин.

— Бумага? У нас есть отличные гроссы для письма. Уже линованные.

— Только бумага. Несшитая.

— Тонкая?

— Именно так.

— Самая тонкая?

— Был бы очень признателен. Но если у вас затруднения…

— Никаких затруднений. Я сейчас покажу, — испугался переписчик ухода клиента. Уйти уйдет, но унесет с денежки, которые просто обязаны остаться здесь, сейчас и, ни минутой позже.

Колин очень скоро рассматривал предоставленные ему образцы. Грубоватая и прочная из Орийака. С тонкими линиями писать ровно из Патрии. Очень тонкая из Дьера.

— Пожалуй, эта.

— Как желаете получить? Листом, разрезанную в размер или сброшюрованную?

— Беру три листа целыми. А это что у вас?

— Бестиарий. Очень редкая книга. Много иллюстраций.

— Можно посмотреть?

— Конечно. Но прошу извинить, не продается. Заказ епархии.

— Мне любопытно.

— Понравится, сделаю в лучшем виде. Но скоро не обещаю, — вдохновлялся переписчик надеждой урвать выгодную работу.

Под видом диковинных многоруких, многоногих, многоглазых и многозубых тварей представлены человеческие пороки. Во избежание ошибок толкования крупно подписаны.

Алчность…

— Совсем как мой кредитор, — пошутил Колин.

Переписчик мелко захихикал. Поддержать мнение клиента. Он пришел куда нужно и обратился к кому следует.

Чревоугодие… Похоть…

Не впечатлило. На витражах Святого Хара образы ярче, злее, и как не странно узнаваемей, доходчивей.

«Родней,» — оценил унгриец шестигрудый, многопиз… Женский образ притягательно порочен. Подмышечные впадины удачная находка иллюстратора.

— Приобщите еще один лист Орийака, — попросил Колин, после коротких сомнений над Бестиарием. Он уплатил выставленную к оплате сумму и сверху добавил грош. За обязательность. — Завтра я заберу у вас их.

— Как пожелаете.

Следующий визит к столяру. Приятно пахнет струганной сосной. На полу, на верстаке, по углам разметены калечки и завитушки стружек. У стены образцы пород. Красно-коричневая джарра, редкая в столь дальних краях. Фиолетово-красный амарант, занебесной стоимости. Бордовая вишня, хмельная и притягательная. Белая липа, возвышенная и умиротворяющая. Темно-коричневый полисандр, благородный и скучный.

Мрачного вида мужик оценил Колина взглядом единственного глаза. Второй закрыт кожаным кружком на ремешке.

— Готов услужить вам, саин.

Лишних вопросов не задал. Не надоедал, подсовывая свои поделки. Заказ получил. Ничего сложного.

За столяром — изготовитель лампад и свеч.

— Пифийское лучшее из масел. Когда оно горит запах просто чудесный. Умиротворяющий. А вот это специальные льняные очесы. Их ссучивают и бросают в плошки и они горит гораздо дольше. И свет ярок и быстро не выгорают…

Колин терпеливо выслушал целую лекцию о свойствах и качестве привозных и местных масел, и попутно о материалах идущих в производство лампадок и свеч. Купил всего помаленьку.

В Замостье, надо же, как сошлось, наткнулся на неприметную церковку Святых Шхины и Парусия. Занятное названьице. Знания древнего эгле тут не выручит, Святое Писание толкового не подскажет. Но разве только в посвящении дело? Колин поколебавшись, решился зайти.

Снаружи белый, без единого пятнышка, мрамор. Весь камень одного холодного оттенка — снежно-голубого. Почерневшего серебра крыша и переплеты окон. На паперти никаких нищих и торговли. Светло и бело. Внутреннее пространство бытие, закованное в стены. Фрески… Фрески… Фрески… Мир до Сотворения, Сотворение Мира. Человек, пришедший в Мир Создателя.

На потолочных сводах тысячи водных бликов. В центре зала Медное Море. Огромная чаша покоилась на горбах изогнутого тела змея. Подняться в купель — хищно разинутая пасть и длинный раздвоенный язык. В середине чаши, эдаким островом — алтарь, мерцающая глыбина хрусталя.

«И тем, кто несет свет — темно,» — соблюдая правила Колин зажег свечу. Малый огонек трепетно ловил сквозняк и дыхание, обильно тек воском, капая на пальцы.

— О ком молитва, саин?

— О гранде Сатеник, — не обернулся Колин на неожиданный вопрос служителя. — И фрей Арлем.

— Во здравие ли? — потребовали от унгрийца ясности.

— Во здравие, во здравие, — заверил тот, найдя уточнение потешным.

— Добрые мысли, саин, — похвалили его.

Колин уверен, похвала бы последовала, предложи он молиться за упокой. Место такое.

На иконостасе всего три — одна над двумя — иконы. Древние и темные, с растрескавшимися потускневшими красками. Долго изучал ту что справа. По кипарисовой доске сверху вниз протянулась трещина, поранив изображенный лик. Дефект нисколько не портил изображение. Скорее дополнял.