Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

За сдержанностью унгрийца громада желания откровенно послать новика подальше. Грех жалеть ближнему хлеба и глотка воды, но ведь ближний не за этим сюда приволокся, а донимать длинными и пустыми речами. И потому, напрасно виконт Куфф хмуриться, кусает губу и изображает оскорбленное достоинство. Уйти не уйдет. А уж поправлять якобы упершуюся в бок рукоять даги и вовсе глупо.

— Начни с главного, — попросил Колин. — Самую соль и ничего кроме.

— Мы решили объединиться.

— Мы, это…?

— Новики Серебряного Двора.

— Все поголовно?

— Большая часть.

— Ну да, ну да. Гарая в расчет не принимаем, — поддел Колин навязчивого собеседника. Сеон должно не отреагировал. История жизни почившего победителя турниров во славу эсм Сатеник, новоявленным союзом мышей и кошек, предана забвению. На мертвых не оглядываются и не ровняются.

— С чего вдруг? — капельку любопытно унгрйицу. Откровений не ожидалось, но кто знает, в чем уполномочили переговорщика.

— Не вдруг.

— Тогда чья идея? Твоя? — здесь с интересом у унгрийца погуще. Дано ли выходцу из Шлюсса семь пядей во лбу.

— Кэйталин.

«Кукушонок? Мало вериться. Не та птичка, так клювик разевать. Эсм Сатеник? Не верится вовсе. Не та голова такое удумать, не тот характер сдвинуться осуществить собственные думки. А воспользоваться чьей-либо мудрой подсказкой? Тут да, легче легкого.»

— Попробую угадать основополагающую концепцию. Кто выбрался, тащат за уши отстающих, кто отстал, толкает преуспевших. Унтум а унти.

С древним эгле у виконта серьезные затруднения.

— Рука об руку. Найдется, что положить во всякую верную длань? Кусков хватит?

— Хватит.

— И что вселяет такую уверенность?

— Серебряный Двор, как и прочий другой, здесь все возможно, — не фраза, а целый девиз! Призыв под знамена и стяги! Стоя под бархатным полотнищем мало обращают внимания на грязь под ногами и кровь под ногтями.

— …Главное не упустить.

Любимая волшебная сказочка вербовщиков всех уголков мира.

«Парень, твое счастье в твоих собственных руках,» — уверяли краснобаи, подразумевая, прежде всего меч. А по итогу, в этих самых руках ладанка или поминальная свеча. И это еще повезет. С ладанкой и свечой.

— Что из возможного не упустили?

— Кэйталин железно при гранде. Гаус выбрал Гиозо практиковаться в фехтовании. Задира не подкачает, — загибал пальцы счета Сеон. — Я приглашен саином Лоу и мне есть, чему научить. На очереди Латгард и Липт. Дорсет должен справиться. Аф Ур плотно займется Брайтом.

— Понятно. Вами вменили почетное право делать подсказки в никуда, упражняться с мечом и эскортировать по столичным улицам. Разочарую, подсказки не примут во внимание, умение держать защиту ценно, но обычно требуется мастерство кого-нибудь прирезать. И наконец, на дворе не всегда солнце, разъезжать в одиночку и в компании.

— У нас все получится.

— И с белобрысым?

— В смысле?

— Ну, кто с ним будет спать? Марика? Людвика? Гммм… Толстушка Ализ?

— Никто.

— Напрасно.

— Почему же?

— Зависит от того, как далеко глядеть в будущее. Верный способ заслужить благодарность эсм Сатеник. Шашни альбиноса на стороне, чем не причина для официального разрыва?

— Еще что?

— Можно и по-другому. Человек, чей папаша за своего на Золотое Подворье, априори объект повышенного и обязательного внимания. Пристегнуться к такому… говорю о сынке… застолбить выгодную позицию. Ко всему Габор человек инфанта. А инфант рано или поздно станет королем. Но Даан под пристальным приглядом, не отдадут. А Гусмара-младшего делать нечего подловить на сладеньком. Действенно и просто. Вернее наоборот. Просто и действенно.

— Здесь мы расходимся в понятиях допустимого.

— Вот именно! Расходимся, — Колин перестарался вложить в слова дополнительный смысл.

Сеон понял унгрийца. И не расстроен. И не разочарован. Как человек, выполнявший обременительную обязанность, но не заинтересованный в результате. Устроит любой исход.

«Вот вам и союз. В супчике одна водица, а у котелка не протолкнуться. И лишних порций нет.»

— Не смею более отвлекать, — засобирался уходить Сеон. — Будем считать, этого разговора не было.

— Этого я и желал. С самых первых слов произнесенных тобой. Я не заговорщик.

— Что же… Те, кто не с нами…

Чужие слова повторены вплоть до звука и паузы.

«Кто же над ними такой мудрый? Спросить о камер-медхин? У той ничего впустую, все по делу, к делу и для дела.»

— Конечно-конечно. Но не проморгайте тех, кто в этом не сознается, — Колин поднял кружку с вином. Дескать, мое здоровье, ваша удача! — Не все столь наивно честны, как я.

Солнце тонуло грязно-розовым закатом, утягивая с небосклона смоляные тучи непогоды. Легкий ветер подсушил лужи на мостовых, обдул черепицу крыш. На улицах не суетно и хорошо пройтись, скоротать часок прогулкой.

Из фонтана Подкидышей вылавливают синюшные тельца утопленных младенцев. Шпиль величественного Романи верно указывает несчастным малюткам дорогу в рай. Вверх и еще выше. Те, чьи родители оказались добросердечней, пищат под колючками акаций и у черных комлей старых лип. Крох, что грибы, собирают в большие корзины. Монашки разнесут их по приютам. Откуда подросшие и окрепшие сиротки, в возрасте шести лет, отправятся в прислуги, работники, бордели, а со временем пополнят ряды Канальщиков и Псарей.

Граница Предмостья очерчена рядами мрачных хибар, лачуг, халуп, дешевых кабаков и приживальных домов. Сюда неохотно суются даже держиморды бейлифа. И это днем. Что уж говорить о ночи. Шнепфер несомненно весомый аргумент в пользу свободного перемещения, но в темных проулках таких аргументов противопоставят не в пример больше. Здесь властвует закон стали и стаи. Отсюда и неизменное, у кого больше железа и тех, кто железо нацепил, тот и диктует правила. Романтичен только блеск звезд. Блеск ножей и хищных глаз, вовсе наоборот.

От Предмостья окружным путем, вдоль канала, к Утиному Сходу, к церкви Святого Хара. В столь поздний час у каждого свои молитвы и свои вопросы к Всевышнему. Если, конечно, к нему.

Альтус нищенствовал недавно. Разжалованный актер большими талантами не блистал, отличался желчностью, заносчивостью, чурался компании себе подобных и оттого в Круг не принят. Бедовал лихолетье сам на сам. Вне сцены, умение достучаться до глухих людских сердец, подобрать ключики к душам, растопить замерзшие чувства неподдельной слезой, горючей и чистой, не кормило. Возможно, еще не привык, не замечать плевки, не гнушаться объедками и быть готовым получить в морду ни за что.

«Какие мои годы…,» — искал Альтус утешения в философствовании. И не находил. Попробовать разбавить горе вином? Но на вино надо еще насобирать. Как в прежней жизни, ему за отсутствием денег отказано в лишней корке, чарке и постели, ничего не изменилось и в новой. Тоже самое. Если не хуже. Жизнь крутит, что флюгер на охлупне, но суть её не меняется. Бос, наг и обдуваем стылыми ветрами невзгод и непогод. Ему некуда идти и негде приклонить голову. Все что у него имеется ступени храма, трястись от холода и сырости. И ночь скрасит не теплый бабий бок и дружеская беседа, но скудный ужин. Он и ужинал, уединившись от чужих глаз.