Сет Дикинсон - Бару Корморан, предательница

– Ты займешь высокое положение, – заявил он. – Угрожающе высокое для столь юной девицы. От тебя потребуются все твои умения, Бару.

Но ее не распределили в Фалькрест! И власть была не той, о которой она предупреждала мать в их нескончаемой словесной перепалке.

– Ты никогда ничего не изменишь, сидя в хижине со своим жалким копьем! – кричала Бару. – Они сильней тебя, а ты ничего не понимаешь! Отсюда, с Тараноке, с ними невозможно справиться!

– Тогда езжай, – презрительно бросала мать. – Вызнай их секреты – все до единого. Хоть заройся в них. Вернешься со стальной маской вместо лица!

В Ириадской гавани появился новенький корабль – корпус из таранокийского леса, крылья парусов – алого цвета военно-морского флота Империи. Служебное направление предписывало Бару отправляться на север именно на борту этого судна.

Они оба, дети Тараноке, срубленные и обработанные Маскарадом, покидали остров вместе.

Когда Бару шла в гавань с затупленным тренировочным мечом на поясе, она с удивлением обнаружила, что взирает на Тараноке имперским взглядом.

«Обильные леса. Рабочих рук – в достатке. База для флота, контролирующего юго-западный сектор Пепельного моря. Леса скормить судоверфям, расширить плантации, укротить равнинных, а земли использовать под выпас скота».

Похоже, будущее предопределено. Чиновники и корабелы Маскарада перероднятся с изрядно прореженными таранокийскими семьями, и это остановит занесенные из фалькрестских свинарников моровые поветрия, против которых у тараноки нет иммунитета. А цвет и облик будущих детей-тараноки будут определяться инкрастической евгеникой.

Не обойдется, конечно, без семей, цепляющихся за старые брачные и торговые обычаи, но отныне экономика острова принадлежит Маскараду. Торговля где-либо, кроме Ириада, утратила смысл.

Пока она прилежно училась за белыми школьными стенами, ее дом был завоеван. «Солдаты армии вторжения» – бумажные деньги, парусина и зараза из свинарников – одержали победу. А старыми распрями между гаванскими и равнинными победители воспользовались еще до того, как Бару доросла до понимания их сути.

А вдруг она, Бару, тоже завоевана?

Нет. Нет! Она будет играть по их правилам и раскроет их тайны. И мать Пиньон ошибается. Маска не заменит ей лица. Она вернется домой, вооруженная ответами на вопросы о власти, и найдет способ избавиться от гнета.

Она посмотрела на склоны Тараноке – там спал потухший вулкан, на который она лазала в детстве с подзорной трубой. Подняла руку в салюте, обещая: «После Фалькреста. Как только отыщу способ».

В Ириаде Бару произнесла и подписала присягу на верность Императору и еще одну – на верность Имперской Республике и множеству ее государственных органов. Затем она получила документы о гражданстве, скользкие от воска, защищающего от влаги. На бумагах значилось, что она, «Бару Корморан – социализированный федерат (класс 1)». Ниже стояла звездочка государственной службы и темнела печать технократа с прибавлением знака математика. Право на брак – по рассмотрении наследственности, подлежит повторному пересмотру после первого акта деторождения.

– Теперь можете отправляться в доки, – сказал конторщик.

Он был тараноки, младше Бару, однако его афалон оказался безупречным. Видимо, из сирот, воспитанных в школе службы милосердия. Один из целого поколения, оторванного от своего прошлого.

Сирота.

В горле Бару пересохло.

«Что-то моих не видно, – подумала она. – Слишком уж рассержены на меня. Я ведь им писала. А если я случайно написала им на афалоне, и они не сумели прочесть?»

Но в гавани она обнаружила мать Пиньон и отца Солита, одетых в шелковые юбки и рабочие рубахи – дань новой моде, не одобрявшей наготы. Она различила их в толпе прежде, чем они заметили ее.

Бару хватило времени, чтобы выпрямить спину и проморгаться.

Подлетев к родителям, она окликнула их:

– Мать! Отец!

Мать Пиньон взяла ее за плечи.

– Сильна, – вымолвила она. – Хорошо. Дочь…

– Мать… – предостерегающе перебила ее Бару. Дыхание ее сделалось неровным. В глазах защипало.

– Ответь мне на два вопроса.

В волосах матери не было ни единого седого волоса, взгляд ее был тверд, но щеки – сплошь испятнаны шрамами от моровых язв.

– Зачем ты уезжаешь? Твои двоюродные братья и сестры остаются дома. Они будут работать переводчиками или служить в посольстве. Разве ты забыла, как я учила тебя узнавать птиц и звезды?

Сердце в груди Бару едва не разорвалось на части.

– Мать, – проговорила она (как формально звучал старый урунокийский в сравнении с простым и беглым афалоном!). – Послушай, мать, в тех краях, куда я отправляюсь, гнездятся сотни неведомых птиц, а на чужом небе можно будет увидеть тысячи неведомых звезд.

Немного помолчав в раздумьях, мать кивнула.

– Ответ неплох. Ты все еще наша?

– Ваша?..

Пиньон подняла взгляд к снежной вершине потухшего вулкана.

– Ты провела в школе столько лет. Ты все еще наша? – повторила она.

Сколько раз предавали Пиньон? Сколько ее братьев и сестер продолжают борьбу? А сколько – сменили ремесло и мужей и говорят так же, как ее родная дочь: «Нам не победить»?

– Мать, – запинаясь, заговорила (в который раз!) Бару. – Я ищу другой способ драться с ними. Наберись терпения. Побереги себя. Не… не растрачивай себя понапрасну. Они очень хитроумны. У них есть власть.

– Ты выбрала свою дорогу, дочь, – отвечала Пиньон. – Я выбираю свою тропу.

Бару молча положила руки на плечи матери и расцеловала Пиньон в обе щеки. Затем отец Солит обнял Бару и, в свою очередь, спросил:

– Ты помнишь Сальма?

И Бару обняла его в ответ, поразившись, сколь хрупким он кажется теперь, когда они почти сравнялись в росте.

– Я не забуду отца, – прошептала она ему на ухо. – Я не забуду отцов.

Отец шумно вздохнул – медленно, словно сдерживал этот вздох годами.

Затем он и мать Пиньон отступили от Бару, на лицах их от разилась подобающая случаю суровость.

– Ступай, – сказала мать. И чуть мягче добавила: – Надеюсь, ты вернешься и привезешь с собой все, чего хочешь.

А потом мать Пиньон и отец Солит побрели к дому: с каждым шагом они удалялись от Бару.

Она смотрела им вслед, пытаясь сдержать слезы. Потом ей стало слишком больно, и, повернувшись лицом к морю, Бару пошла к новенькому кораблю.

Спустившись к причальной стенке, она увидела Кердина Фарьера. Он ждал ее у шлюпки с лучезарной улыбкой. Глядя в его глаза, она подала ему руку как равному.

– Значит, ты проводишь меня до Пактимонта и отправишься дальше, в Фалькрест?

– Ты покидаешь дом, – ответил он, – а я возвращаюсь в родные пенаты. Моя работа на Тараноке завершена, и теперь ты можешь начать ту же деятельность в Ордвинне. Изящно, не так ли? Как будто спланировано загодя.