Сет Дикинсон - Бару Корморан, предательница

Наступил новый торговый сезон, но Бару была еще слишком мала и не чуяла ветра Империи.

А Маскарад уже отправил своих любимых «солдат» – парусину, краски, обливную керамику, тюленьи кожи, ворвань [2] Переработанный жир морских млекопитающих. и бумажные деньги с надписями на фалькрестском языке – завоевывать Тараноке. В те дни Бару частенько играла на берегу: она строила замки из теплого черного песка и с любопытством глазела на купеческие судна, входящие в гавань. Она и счету выучилась, наблюдая за кораблями и за чайками, которые парили над высоченными мачтами.

Спустя, наверное, десять с лишним лет она увидит кормовые огни фрегата в сполохах полярного сияния и вспомнит те самые паруса – из ее далекого детства, – белеющие на горизонте. Но семилетней девчонкой Бару нс придавала им особого значения. Гораздо больше она любила арифметику, птиц и родителей – ведь они могли показать ей звезды.

Но именно от родителей Бару узнала, что такое страх. Однажды осенью, когда па Тараноке опустился багряный вечер и на небо высыпали звезды, отцы взяли Бару с собой на берег. Они собирали бурые водоросли, чтобы пережигать их в золу, из которой затем изготавливали стекло. Тонкие стеклышки, сотни раз отшлифованные вулканическим камнем, превращались в линзы и предназначались для телескопов. Это был ходкий товар.

Бару различила на горизонте торговые суда Маскарада, осторожно огибающие риф Халае.

– Пап, пап, смотрите! – закричала Бару. – Они плывут в Ириад на торг!

Отец Сальм поджал губы и покосился на риф, приложив ладонь козырьком ко лбу. Плечи его были точно горы, и от движения жилы на них вздувались, как канаты.

– Угу. Ступай наполнять бадью.

Остроглазый отец Солит взял мужа за руку и указал:

– Гляди-ка, третий корабль! Теперь они ходят конвоями.

Бару навострила уши и притворилась, что собирает водоросли.

– Пираты – хороший повод сбиваться в конвои, – буркнул Сальм. – А конвой – отличный повод иметь при нем сопровождение. – Он сплюнул в волны прибоя. – Пиньон нрава. Отрава одна – этот «пакт».

Следя за их рассуждениями, Бару заметила, как Солит приобнял Сальма за плечи, и его мозолистая ладонь вжалась в свиль мускулов мужа.

Бару не сводила глаз с отцов. И Солит, и Сальм заплетали свои волосы в косы, только у Солита была короткая косица, которая выгорела от жара кузнечного горна, а у Сальма – длинная, до пояса, в знак славы, добытой в смертельном кругу в боях с равнинными.

– Ты и его видишь? – спросил Солит.

– Нет. Но он там – за горизонтом.

– Кто, пап? – оживилась Бару.

– Наполняй бадью, Бару, – проворчал Сальм.

Бару очень любила мать и отцов. Но знания она любила чуточку сильнее. Кроме того, совсем недавно она открыла для себя, что можно добиться желаемого при помощи хитрости.

– Пап, – произнесла она, обращаясь к Солиту, который был более сговорчивым, – а мы поедем завтра на торг в Ириад, полюбуемся на корабли?

– Наполняй бадью, Бару, – ответил Солит.

Если уж Солит не дал ей поблажки, а просто повторил слова Сальма, то ей нужно смириться, поняла Бару. Похоже, Солита что-то вывело из равновесия. Она вздохнула, но Солит почти добродушно добавил:

– За вечер отшлифуешь стекла – завтра будет чем торговать. Тогда и поедем в Ириад, смотреть на корабли.

Когда Бару добралась до дома, она первым делом влетела в комнату и открыла словарик, переписанный матерью от руки. Прищурилась, чтобы различить мелкий почерк, и принялась отсчитывать буквы урунокийского алфавита в тусклом пламени свечи. В конце концов Бару добралась до нужной строки: «Конвой – караван или группа кораблей, собранная для взаимной защиты и обычно сопровождаемая военно-морским судном».

Военно-морским судном. Хм… Вот о чем отец Сальм сказал: «Он там – за горизонтом!»

Бару прислушалась к звукам, раздающимся во дворе. Стены из золобетона не могли заглушить визг стекла о камень и негромкий разговор матери и отцов – охотницы, кузнеца и щитоносца. Они были чем-то обеспокоены.

Ясно! Причиной их. тревоги был тот самый «пакт».

Что значит это слово, Бару тоже быстро выяснила. Знания и впрямь давали власть над окружающим миром, но пока ей было непонятно одно: как пакт может быть отравой?

Наверняка она выяснит это в Ириаде.

Бару поставила словарь на полку и помедлила, задержав пальцы па ровных стежках переплета. Совсем недавно библиотека матери пополнилась очередной книгой, переплетенной в кожу иноземной выделки. На первой странице, напечатанной странными – ровными, сухими и безликими – абзацами, имелось название: «Букварь и основы грамматики афалона, торгового языка Империи, изложенные доступно пониманию туземцев Тараноке».

В нижнем углу было указано количество экземпляров. Цифра была заоблачной: Бару, пожалуй, сразу бы сбилась со счета.

Там, где море сворачивалось клубком в объятиях базальтовых рук Ириадской бухты – среди зарослей макадамии, кофе и плантаций сахарного тростника, тянущегося вверх прямо из жирного вулканического ила, – цвел, будто золотая юность, Ириадский торг.

Он наполнял собой Ириадские доки и был самой шумной и восхитительной штукой на свете с тех пор, как Бару себя помнила. А в нынешнем году кораблей здесь собралось еще больше, чем раньше! В гавань пришли таранокийские шаланды и фелюги, ориатийские купеческие посудины с юга и даже громадные торговые суда Маскарада под белыми парусами. С их появлением торгу сделалось тесно на дощатых настилах набережной, и он выдвинулся в море, на плавучие пристани из коа и грецкого ореха, наполняя теплый солнечный день громом барабанов и криками зазывал.

Бару направлялась на рынок ради новой забавы – тайных замыслов и интриг. Она твердо вознамерилась узнать, что беспокоит ее родителей, и сгорала от любопытства.