Павел Кошовец - Просо судьбы

Совет, поспешно собранный в отдалённом уголке трапезного зала был весьма короток. Лидия с ходу объявила, что сейчас, после собрания едет спасать неправедно обвинённых амазонок. Вот так, ни много, ни мало. Кому что и было сказать, видя настрой принцессы, промолчал. Присутствовавшие воительницы согласно кивнули, мужчины сурово поджимали губы — путь к центру столицы мог оказаться очень непрост. Только Гарч неодобрительно покачал головой и напомнил о близком присутствии «тёмных», слухи о передвижении которых стали приносить беженцы и разведчики. И граф РоАйци настойчиво просил включить его и его людей в формирующийся отряд, на что Лидия при всём желании не смогла найти аргумент против: лишние воины им точно не помешают; и потом, на Барской площади решалась судьба пусть и дальнего, но родственника дворянина. Ни кардинала Апия, ни эмира, ни Руфию, ни Браду наследная принцесса не собиралась брать с собой, мотивируя тем, что в отряде должны быть только бойцы. И если кардинал и эмир отнеслись к этому с пониманием, то Руфия надулась (тоже воительница выискалась!), а с Брадой пришлось выдержать непростой разговор. Наёмница, как наседка с подраненным крылом, не хотела оставлять свою воспитанницу без надзора, а та не хотела окончательно потерять её — ну, кто в неожиданной схватке или ударе из-за угла будет опекать не отошедшую после ранений пожилую воительницу? Когда каждый меч на счету?

Когда все разошлись по делам, к Лидии подошёл отец Апий.

— Да, святой отец? — как ни нетерпелива сейчас была Лидия, Верховного кардинала стоило выслушать.

— Дочь моя, помни, кто ты есть, — выцветшие глаза пожилого священника смотрели, казалось, в самое сердце. — Ты не имеешь права на необдуманные поступки. И твоё покидание Ремесленного квартала в это неспокойное время я считаю таковым, — взгляд его был твёрд и мягок одновременно. — Я понимаю, тобою движут эмоции. Но, как будущий правитель, ты не имеешь на них права. Знаю, ты не изменишь своего решения, только не забывай одну вещь: в смутные времена, когда предательство — норма, полагаться ты можешь только на себя и на свой Дар. — Он какое-то время вглядывался в неё, потом вздохнул и продолжил: — Вместо себя я отправлю с тобой отца Ирия, — усмехнулся по-доброму. — Он достаточно молод и хорошо держится в седле, чтобы не быть помехой в вашем пути.

Принцесса согласно склонила голову, осеняемая благодатью хрупкой, но твёрдой дланью святого отца.

Выходя во двор, она краем уха услышала голос Оливии, в котором звучали столь гневные интонации, что даже приостановилась, любопытствуя. Подруга, конечно же, отличалась импульсивностью и взрывным характером, но видеть её действительно вышедшей из себя приходилось нечасто. Повернув голову, она увидела Оливию и потупившегося эльфа — наёмника (что тоже было зрелищем неординарным — высокорождённым не принято показывать слабость). Девушка словно наступала на неподвижного и смотрящего в сторону «светлого», яростно выплёскивая слова, расслышать которые Лидии не удалось. Потом резко развернулась и, бросив назад что-то короткое, отчего эльфа словно шатнуло, промчалась мимо опешившей Лидии — не заметив принцессу и на ходу рассыпаясь словами, среди которых приличных были лишь: «не их война», «достали» и «трусы».

Но тут она поймала на себе ироничный взгляд гоблина, находившегося чуть в сторонке, но так и подрагивающего чуткими ушами, поэтому поспешила на свежий воздух с каменным лицом — не хватало ещё, чтобы вредный «тёмный» уличил её в подслушивании. Или смущении.

Стоя на крыльце, она с одобрением смотрела на неторопливо, но со знанием дела готовящихся к выходу воинов. Их было не так уж много — до полусотни, в основном оставшиеся гвардейцы и люди Гарча, но это были те, кто смог выжить. И это была сила, готовая идти с ней в огонь и воду.

Амазонки, увидев наследную принцессу, подошли и с суровыми, неулыбчивыми лицами окружили свою госпожу, словно беря под защиту. И пусть это выглядело чересчур демонстративно и по-детски, что ли, но Лидия испытала к своим боевым подругам благодарность и почувствовала, как напряжение, сковавшее её, как только она узнала вести, чуть отпускает.

— Езжай уже, дочка, — раздался рядом знакомый сварливый голос, и Лилия с внезапной нежностью глянула на пожилую наёмницу. Сейчас, в свете дня она обратила внимание, как неожиданно постарела её крепкая и несгибаемая воспитательница, во многом заменившая родную мать. Раньше казалось, что время не властно над ней. Но даже тихий ветерок способен подточить скалу. — И будь осторожна, — глянула так остро и внушительно, что Лидия почувствовала невольный трепет, — слишком много драконов благородных кровей появилось в нашем королевстве, — принцесса согласно кивнула, отмечая про себя, что Брада, родившаяся совсем не здесь, и за свою бурную молодость исходившая весь континент, именно Агробар стала считать своим. И второе: как и отец Апий, наёмница предупреждала о возможном предательстве дворян. — Иначе, — пригрозила Брада, — сложишь голову. Тогда лучше не попадайся мне на глаза!

Тьяри, покачивающийся в седле, был в расстроенных чувствах: после волшебной ночи, проведенной в постели с самой наследной принцессой, вдруг такое обескураживающее продолжение!

Наверное, он сам виноват — не нужно было столь демонстративно нести завтрак Её Высочеству. Но проблема была в том, что он на тот момент об этом совершенно не задумывался, а, окрылённый, был во власти грёз и фантазий, и просто… просто хотел сделать приятное девушке. Именно девушке, а не принцессе. В общем, забылся. Тем более, он не знал о запланированной в столице казни! Он сам виноват. Впрочем, понимание этого отнюдь не служило успокоением после случившейся прилюдно отповеди.

Но он должен как-то реабилитироваться перед Лидией! Вернее, перед Её Высочеством. Он заслужит у неё прощение. Надо — то и кровью. Если раньше он и так был предан королю и роду Беруши, то сейчас всецело, душой и телом, принадлежал дочери убитого Элия Четвёртого. Скажи она: иди в огонь — пойдёт, шагни в пропасть — шагнёт, нужна твоя жизнь — отдаст.

Цокот копыт метался по пустынной улице. Эта часть города будто вымерла, обезлюдела, иногда, правда, в окнах в основном вторых этажей — первые были везде закрыты ставнями — улавливалось движение. Исчезли даже патрули новоявленной власти, что обозначали своё присутствие с другой стороны площади. И это навеивало не очень хорошие мысли. Правда, где-то надрывно плакал ребёнок, что только больше добавляло угрюмости. И всё. Псы не лаяли, птицы не пели, разве что на дорогу выскочил плешивый очумевший кот — и того шуганули мрачные гвардейцы.

Тьяри, пытаясь отвлечься, прислушался к монотонному, но, должен заметить, достаточно озлобленному бубнежу наёмников, ехавших рядом. Дело в том, что когда они выстроились в колонну для движения, он поймал укоризненный взгляд графа и, предвидя неприятный разговор, сделал вид, что чем-то заинтересовался впереди и, пришпорив коня, пристроился как раз за авангардной тройкой гвардейцев, рядом с двумя наёмниками: Лири и Колом. Недовольство выражал здоровяк, и, Тьяри, осознав суть возмущений того, даже как-то оживился. Наёмник, на чём свет стоит чихвостил и вообще смешивал с грязью своих собратьев по цеху, не пожелавших присоединиться к ним. Основной упор делался на наглости, самовлюблённости и трусоватости оных. И Тьяри, который тоже, мягко говоря, был не в восторге от компании, состоявшей из представителей разных народов Веринии, радостно с этим согласился. Когда наёмник настороженно и недоумённо посмотрел в его сторону, он понял, что произнёс это вслух.