Павел Кошовец - Ремесленный квартал

Интересно, сколько лет Ройчи? Другу, соратнику, побратиму и единственному человеку в их наёмнической ватаге. Мысль сделала неожиданный кульбит, компенсируя отсутствие активности умственным манёвром — при этом он правой рукой нервно потрогал рукоять верного боевого топора. Выглядит он достаточно молодо. Точно за двадцать, потому как он, будучи(?) мифическим королевским смертником — а те события, давшие толчок сонму слухов и предположений, переросших в легенды с самыми противоречивыми и порой противоположными знаками главных героев от злодеев до святых, происходили наверное семь лет назад в небольшой горной Илии. Даже представив, что Ройчи был самым молодым, вряд ли ему было меньше четырнадцати — возраст, раньше которого люди не берут в рекруты. Ещё нужно было пройти путь профессионального солдата, а это совсем не просто в королевском гвардейском полку, особенно учитывая неясную сейчас методику подготовки бойцов с чрезвычайной(!) в конце концов эффективностью даже в такой богом забытой стране… Любопытно, что жалкие остатки тех воинов, развеянные по миру и каким-то чудом ещё уцелевшие, по мнению гнома преданные, а то и проклятые своим сюзереном, принесли своему королевству известность на весь мир… и славу. Так что Ройчи не менее двадцати, а вот верхнюю планку сложно представить, учитывая изобилие специфического опыта товарища и сложное ориентирование самого «светлого», несмотря на длительное пребывание на землях людей, в их возрастах.

Далёкий бубнёж переместился ближе к повозке, и гном понял, что сейчас сами пехотинцы ВерТиссайи советуются, что предпринять дальше. Ностромо, злясь на себя (своё неопределённое положение), на предыдущего хозяина повозки, не предусмотревшего хотя бы окошко для общения с возницей, на отсутствие любопытства у сидящего на козлах солдата, который вместо того, чтобы пойти почесать язык, и хотя бы частично открыть пространство для изнемогающего от информационного голода гнома, продолжает сиднем сидеть, выполняя положенные инструкции (кстати, солдат по этому поводу инструктировал сам Ностромо: ни в коем случае повозку не оставлять без возницы; пехотинцы же согласились с этим тут же: при всей сложности характера, барон был их командиром и пользовался несомненным уважением, поэтому подвергать столь ценный груз, как бессознательную тушу вербарца они не собирались) и на весь белый свет, ставящий гнома в глупое положение.

Ностромо и сам обратил внимание, что изрядные запасы его терпения иссякали, таяли, будто весенний снег на солнце, а его последнее время всё чаще и чаще посещает самое простое решение всех проблем: выхватываешь топор и с искажённой рожей и перекошенным от воинственного крика ртом косишь все препятствия и сопутствующих им драконов, словно сорную траву. Да, он согласен, это не очень соответствует образу «светлого». Что поделать: длительное общение с «тёмными» по команде. Чем не оправдание? И вообще, жутко хочется пустить кровь всяким занудам, смеющим…

— Эй, боец, что там происходит?! — горячечно зашептал в ткань гном и тут же прильнул к щели глазом.

Спина слабо шевельнулась — солдат услышал. После чего взгляду Ностромо явился усатый профиль и гнусавый голос нехотя забубнел — возница, видимо, был мысленно среди спорщиков, внося весомую лепту, но и не отреагировать тоже не мог — после того, как их полковой городок захватили силы, верные мятежникам, и их, возвращавшихся после рейда, больше, чем сотню вполне боеспособных солдат захватили врасплох, а барон сорвался в самоубийственную атаку на врагов, тем самым давая возможность хоть части солдат уйти, именно он, абсолютно чужой, иной, хоть и «светлый», к Агробару не имеющий никакого отношения умудрился вывезти едва живого командира, тем самым спасая его от неминуемой расправы, пехотинцы испытывали к нему самое дружеское расположение. А после того, как более низкий и почти без защиты — даже шлема не было, лишь кожаная куртка и кольчуга с чужого плеча «светлый» показал, что топор его совсем не украшение или бутафория и легко крушить не только буйные головы мародёров и «ночных», но и латы редких, но уже появляющихся на улице патрулей новой власти, уже мнящих себя хозяевами города, авторитет его взлетел очень высоко, несмотря на изначально прохладное отношение солдат регулярных войск к наёмникам.

Но вспоминать это полубегство — полуотход по ночным улицам Ностромо было неприятно. Пусть и картинок внятных запечатлелось не так много — они просто куда-то безостановочно шли, часто дрались, как правило со случайно наскакивающими из-за угла шайками. Но были неприятели и посерьёзней, как например, рыцарь, долгое время остававшийся неуязвимым, с четырьмя сопровождающими ратниками, словно бешеный секач набросившийся на них. Кстати, именно удачно брошенный топор Ностромо оглушил озверевшего благородного, после чего двое его уцелевших людей умудрились уволочь бездыханное тело своего господина.

Из тридцати шести солдат, вырвавшихся из западни, в которую превратился их полковой городок, сейчас их оставалось двадцать трое с учётом барона и его. Двое умерли от ран, четверо ушло по домам (с обещанием отыскать их!), остальные погибли в схватках и от шальных стрел, которые стали не редкостью в обезумевшем городе. Вот так. И теперь, виду долгожданной цели такая заминка! Гном представлял себе удивлённые лица товарищей: Ройчи, Листочка, Худука, Рохли, и уже радовался эффекту, который произведёт его появление. Он был уверен в переживаниях по поводу своего отсутствия, и с удовольствием лицезрел бы их рожи.

— Господин «светлый», — наконец-то вежливо отреагировал солдат; вообще, такое вежливое обращение «господин» очень радовало гнома, при том, что, как говорилось выше, такого пиетета удостаивалась лишь людская знать, — нас остановили какие-то цветасто разодетые драконы, чтоб им перья повыдёргивали. А главный у них вообще чёрный.

У Ностромо удивлённо взлетели брови: кто это такие? Что значит «чёрный»? Что за народ? Орки? Так неужели бы боец этого не определил?

— «Тёмные»? Грязные?

— Да нет. Чёрный человек. И лик у него, будто сама ночь.

Ностромо задумался. Агробар — портовый город, значит по определению, достаточно интернациональный. Особенно в небогатых, примыкающих к морю районах и кварталах. Но вкупе с «цветастыми», это наводило на нехорошие размышления. На ум пришло упоминание — он сейчас не мог бы сказать когда и от кого — с начала переворота ему приходилось лишь выживать, а не заниматься анализом — что столица атакована также и со стороны порта, что горят склады и пакгаузы. Он тогда мимолётно решил, что это, пользуясь случаем, разгулялась местная шваль. Но может оказаться, что всё гораздо серьёзней.