Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— А вот и учитель Зан, — благоговейно прошелестел Эмин. — Позвольте вам представить мою жену. Я произнесу надлежащие слова, если получу на то ваше одобрение, о учитель и глава рода Ан.

Вервр принюхался и сделался серьёзен. Занял кресло во главе стола и надолго задумался, окутанный тишиной и общим вниманием.

— Она грамотная?

— Да.

— Хорошо готовит, — вервр пошевелил ноздрями, склоняясь к столу. — И такое сладенькое обожание ощущается… Она будет потакать твоим идеям и поощрять твой синий дар во всех его вывихах и выкрутасах. Бедняжка. Гм… То есть я одобряю и благословляю. Только не умори её, ты же зануда. Нищий упрямый зануда.

— Я постараюсь, учитель.

Ана всё громче хихикала, разрушая торжественность момента. Бара солнечно улыбался Ане. Нома пялилась в тарелку, слушая монотонный звон в ушах и наверняка пытаясь сообразить, сильно ли заметно со стороны, что хозяйка особняка… не в себе. Старик — алый боец и наставник Бары — отечески улыбался всем из своей полудремы, он изрядно сдал за минувшую зиму, почти ослеп, но казался таким счастливым… Он был дома и радовался каждому мгновению. У стола суетились какие-то людишки, то ли выздоравливающие, то ли просто прихлебатели. Разносили блюда, угождали доброй нобе и её управляющему. Обед тянулся и тянулся. Тушёная крольчатина вязла в зубах.

— Пойду соберу вещи, — громко звякнув кружкой по столешнице, сообщила наконец Ана.

Конечно, следом увязался Бара. Эмин вспомнил, что надо снабдить драгоценного учителя припасами в дорогу и умчался, за ним побежала смиренная жена. Старик заснул окончательно. Слуги шуршали вдали вроде мышей, мыли посуду и грызли сухарики сплетен, а их в доме Номы не так много…

— У меня звериный слух, — сообщил вервр, заранее сожалея о сказанном.

Нома молчала. Вряд ли она вообще могла сейчас говорить. Она и дышала-то кое-как, всхлипами. В тарелке стыл нетронутый обед.

— Выбрось из головы глупости, — строго посоветовал вервр. — Я плохо помню ближнее прошлое и вовсе худо — давнее. То есть живу действительно вслепую. Я не могу восстановить свое имя. Но, даже когда это сбудется, я останусь вервром. Мы счастливы лишь в дикой природе. Мы навещаем логово изредка, когда ощутим в душе… весну. Мы не годны для домашних дел и не понимаем закон людей. Мы убиваем без сожалений. Ни помощи, ни поддержки, ни теплоты мы не даём. Тебе нужна собака, а я даже не кот, я — пустынный змей. Ядовитый. Вдобавок вечность… Ты понимаешь, что значит — лечить отребье бессменно и неустанно? Зачем тебе это?

Нома вздрогнула и наконец отвлеклась от изучения тарелки. Кажется, её уже тошнило от вида пищи.

— Я человек, и я лишь… — запинаясь, прошептала она.

— В родном мире атлов каждый из рождённых — лишь человек, пока он не отважится взвалить на плечи вес потяжелее. В каждом здесь дремлет зерно, готовое прорасти и сделать его… бесом четвёртого царства, — усмехнулся вервр. — Будь иначе, Рэкст и тем более другие бесы, что угнездились тут, давно извели бы хоть одну ветвь дара. В твоем доме я вижу по крайней мере троих, кто готов пробудить в себе атла. И многих, избравших путь людей. Старик, — вервр покосился на алого, — в полной духовной силе, но ему чуждо бессмертие, он нашёл ученика и перелил себя в него. Исполнил предназначение, так он видит это. Он уйдёт к зиме. Тогда позаботься о Баре. Эмин летописец, он в потоке жизни, ему нельзя смотреть на мир со стороны. Он состарится. А вот Бара, Ана и ты… Каждый примет решение. Я думаю, Ана уже решила. А ты… поверь, лучше умереть однажды, не искушая судьбу. Людишки будут снова и снова наносить раны своей чёрной неблагодарностью, и однажды белизна дара потускнеет. Если я верно помню то, что я почти не помню, иерархию бессмертных королева создала при помощи атла. Он, как сказали бы вы теперь, был белый лекарь с сильным даром по синей ветви. Запах молодости его души очень похож на твой. Сдавшись тьме, он создал карты предназначения и сделал меня Рэкстом. Он был мне друг, почти брат… Искупая его вину, ушли атлы твоего мира. За его подлость и слабость я отомстил твоей семье. — Вервр встал и поклонился. — Это было мелко и недостойно… Теперь мне пора. Ана собрала наш походный мешок.

Нома вскочила, комкая край скатерти и отчаянно хватая ртом воздух.

— Как? Совсем?

— Все решения — твои. Слово «совсем» имеет смысл только у смертных, — задумчиво добавил вервр. — У бесов нет много, что обыденно людями и желанно нам, как высшее чудо. Главное, чего у нас нет — постоянства. Разве можно клясться в вечной любви или верности, если они воистину вечные? Мы расчётливые старики и хладнокровные лжецы. Мы скупые хранители осколков воспоминаний и впечатлений. И только-то.

Вервр отвернулся и пошёл прочь, вдыхая запах роз и слушая звон фонтанов.

— Вы же вернётесь… весной? — прошептала Нома.

Сейчас вервр отчётливо понимал то, что недавно сказала Ана. Нацеленный в спину взгляд. Он шёл и не оборачивался. Слепота не мешала сама по себе. Но первый раз не хватало глаз в ином смысле — прищуриться, сморгнуть…

Ана ждала у ограды. Обнимала пухлый мешок, набитый припасами под завязку. Вскинула имущество на плечо и побежала рядом, заглядывая в лицо. Наверняка прохожим зрелище казалось более чем странным: хрупкая девочка — и тащит огромный мешок…

— Что ты наговорил ей?

— Правду.

— Ну ничего себе… я думала, ты умнее. А куда мы идём так отчаянно поспешно? Или мы идём оттуда — и всё равно куда?

— Мы идём туда, куда мне нет входа. И где наверняка хранится жирный кус памяти. Может быть, даже моё имя. Брат не впустит меня, но я хочу его хотя бы… учуять.

— Ага. Вот я и сказала Баре, что мы пошли туда.

— Неужели? — насторожился вервр. — Отвратительно. Не люблю быть предсказуемым.

— Мне приснилось. Там очень красивые стены и главная площадь такая… парадная. Я над ней летала. И ещё кое-кто летал. Только он мне не особенно понравился. Все потому, что хотел понравиться. Ан, вот ты никогда так не делаешь. Ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле. А он…

— У меня болит голова, — соврал вервр, пока голова не заболела.

— Ну-ну, — подбодрила Ана.

Дальше шли в молчании. Вервр отчаянно завидовал людям. Они-то, закрыв рот, заткнув уши и ослепнув, воистину не знают чужих мыслей! Им проще отрешиться, погрузиться в себя.

Хорошо хоть, всё ближе край города. За ним — поле, перелески, ручьи… свобода на все четыре стороны и купол бескрайнего неба над головой.

— Шэд, — одними губами выговорил вервр. — Я вспомню своё имя, обещаю. И тогда ты услышишь меня…

Что такое безнадёжность? Видеть при каждом новом посещении, что язва на шее Первого инженера приросла ещё на волос, хотя для лечения изобретено так много…