Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Что такое людское упорство? Снова и снова искать способы и лечить, не веря в дурное. Вон и инженер не верит, хотя он человек науки, ему чудеса хуже яда. Предпочитает видеть лишь то, что может подтвердить расчётом. Но в лечение Ула верит, слегка сердясь на себя и на гостя. Пальцы видят, душа знает — разве это годные для науки пояснения?

— Как новые-то иголки? Удались? — кряхтя, инженер сполз с лежака и стал натягивать рубаху, ревниво ожидая похвалы. — Сплав я подобрал, не пожалел сырья. Хотя от тебя, недоученного чудодея, не приходится ждать дельного техзадания. Лечит он… начального образования нет, а он лечит.

— Я учусь, — смутился Ул, укладывая иголки в раствор. — Когда выкрою время, учусь. Сядьте сюда, добавлю вам немного силы.

— Не вредно отдавать без учёта и мерки? — как всегда, с подозрением спросил инженер и нехотя подвинулся ближе, уложил ладонь в лодочку сложенных рук Ула. — На нас не напасёшься. Не говори попечителю, но, — инженер склонился к уху и шепнул едва слышно: — генератор свежести, словцо для детишек. А на деле — система фильтрации замкнутого цикла с семиуровневым отсевом Пыли по удельному весу, диаметру зерна… а после химическая нейтрализация, биоблок и прочее, что тебе, недоучке, без толку пояснять. Короче: мой предшественник вынужден был отключить восьмую ступень, иссякли запасы нужного сырья. Его брат ушёл вовне, в Пустоши, на поиски склада, на старой карте указан еще один. Метка ненадёжная, он не вернулся… Скоро пойду я. Иначе отключим седьмую ступень. Тогда хоть иглы тычь, хоть калёным железом жги, а поколений десять нам до вымирания, всё.

— Вы же не верите в плохое. Иначе не сказали бы про склад, — вздохнул Ул. — Несите карту, я схожу. Мне не вредно.

— Не справишься, — поворчал для порядка инженер, сунул руку в наружный карман планшетки, всегда носимой на боку и пока, на время лечения, бережно уложенной на стул рядом. — Вот. И возьми рацию. И это… спасибо. И…

— Алель не бездельничает, просто он куда умнее меня. Не могу понять, в чем его забота, — Ул знал это обязательное, многозначительное «И…» в конце всякого разговора. Он отпустил руку инженера, теперь уже тёплую, с мягкой упругой кожей. Уронил свою, временно бессильную, неловкую, ледяную. — Вы обещали завтра изготовить пробные листы с точками. Я еще раз проверю до печати и рассылки по городам.

— Завтра и отдам, что я, хоть раз нарушал сроки? Пойду. Дела.

Инженер всегда прощался скомкано и уходил, не оборачиваясь. Понять можно, у него так много дел, что странно, как управляется? И ведь ни разу не жаловался. Ни разу за пять лет…

В мире, где некогда умер древний лес Алеля, годы короткие. Инженер объяснил про вращение планет, и Ул сразу поверил, влюбившись в сочетание слов — «звёздная механика». Он искал поводы, чтобы покрутиться возле инженера и посмотреть, как тот настраивает и запускает станки. Как металл закручивается кудрявой стружкой — волшебно… Но, увы, и годы короткие, и люди живут мало, едва успевают шагнуть из чахлого детства — и вот она, ранняя старость, подставляет подножку… Нет трав, нет солнца, нет всего, что Алель грустно именует природой. Альв сразу сказал: вне живой среды люди не смогут уцелеть. Вот только в этом мире и многих других они до последнего не верят, что связи прочны, что каждый рождённый под солнцем — он этому солнцу и этой земле сын, а любому иному приёмыш, чужак.

Древний лес, однажды всплывший видением в озере хранительницы Осэа, воистину мёртв. Сам мир находится даже в худшем состоянии, чем Ул мог вообразить, делая шаг следом за Алелем. Альв тоже чахнет. Не может найти способ вырастить новую природу так, чтобы вписать в неё людей. Все растения, способные приспособиться к Пыли, ядовиты. Ул знает, но не рассказывает ни инженеру, ни попечителю.

Пять лет… Целая вечность, если перевести в опыт. Как различны бывают миры людей! И как они перекраивают людей под себя. Перекраивают, а сгноить не могут. Люди иной раз попадаются стойкие. Как здешние. Им бы ненавидеть и подозревать всякого чужака, и причины есть, и дурной опыт, и недобрая память… а они принимают и дают кров. И выделяют из невероятно скудного запаса пищу. И учат, и впускают в свою жизнь.

— Снова вы надрываетесь, — сочувственно вздохнул Первый попечитель, отрегулировал печку чуть теплее, хотя обычно не допускал перерасхода энергии в своём доме. — Отдохнули бы, мастер.

Ул скрипнул зубами и кое-как разогнулся. Подождал, пока звёздочки прекратят крутиться перед слепым от усталости взглядом… колючие заводные звёздочки. Ещё и гудят, аж за ушами ломит. Боль инженера острая, механическая… упрямая, как и он сам.

— Я отвечаю за город, неужто не в моей власти заставить вас взять день отдыха? — укорил попечитель. — Неловко спрашивать, но… Вы не цените моих слов?

Давление на Ула через его обострённое чувство уважения к старшим, — крайне грубый ход. Попечитель сам же покаянно сообщил это во время прошлого курса лечения. Обещал не повторять… и не сдержался.

— Хорошо, я отдохну, — пообещал Ул.

Оттолкнулся обеими руками от лежака для больных и поплёлся к печке, в лучшее место дома: там большой рабочий стол, утеплённое кресло с двойном подогреваемым пледом для ног. Доползти вышло бы проще. Но — неловко. Получится, признаешь меру усталости и правоту попечителя. И — сдаёшься… Снова сдаёшься. Который раз за эти десять дней? Не хочется вести учёт, но невозможно и не вести его.

Имя мира, где погиб древний лес — Турвра. Прежде было иное, но люди этого города помнят так: Турвра. И попечитель при первой встрече использовал это слово. Собственно, когда Ул и Алель шагнули из бурлящего океана Шэда сюда, они нос к носу столкнулись именно с попечителем. Судьба? Насмешка случая? Или обострённое внимание этого старика, умеющего видеть в своём городе главное, и иной раз — заранее. Если так, встречу создали опыт, чутье и сердце попечителя…

С первого взгляда он показался очень маленьким и жалким. Пожилой, сутулый человечек в старательно залатанном плаще, в круглых пластиковых очёчках, хранящих следы многих починок. Кожа в язвочках, дряблая… Попечитель заметил шагнувших в мир гостей, суетливо взмахнул руками, закашлялся. Сел — благо, Ул успел подпихнуть нечто годное и смягчил неловкое движение старика, дал ему время отдышаться и свыкнуться со странным происшествием.

Сам Ул тоже получил время и возможность осмотреться и… свыкнуться. Он впервые увидел через окна полуподвала тусклый мир, захламлённые развалины города. Он уловил смутное сходство с иным городом, живым и многолюдным, — из мира Лоэна. Только машины здесь превратились в рухлядь, дома — в руины, гладкие улицы — в эдакое поле взломанного весеннего льда… Безрадостный мир. Ни травинки. Паутина в прорехах окон. Трещины на земле, дороге, домах — как морщины на измождённом лице первого встреченного в сером мире человека. Морщины и язвы… Ул тогда поклонился и сразу подумал: старик похож на Монза. Глубоко в глазах лучатся неяркие, но настоящие свет и теплота. Поэтому стало сразу больно… И теперь, пять лет спустя, ещё больнее.