Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

— Вы что, позволяете ей любые вольности? — удивилась Нома, остановилась и дождалась поотставшего вервра. Когда он нагнал, Нома цепко схватила его запястье и устроила ладонь у себя на плече. Отчего-то при этом её рука дрогнула, коснувшись зоны пульса. Замерла, а затем резко отдернулась. — Вы слепы, не стоит усложнять себе выбор пути нелепыми церемониями. И… и я спросила о воспитании.

— Не умею воспитывать детей. Не умею и не желаю, — оскалился вервр, удивляясь своей внезапной, острой злости. — Я обязан лишь вырастить. Это всё.

— Вы опекун? — без удивления уточнила Нома.

— Он — мой раститель, — дёргая руку провожатой, хихикнула Ана.

— Прошу прощения за вторжение в личное. Пожалуй, я накормлю вас супом и этим ограничусь, — сухо отметила Нома. — Вы почти разозлили меня отказом назвать имя и ветвь дара.

— Я Ана, он — Ан, — сразу отозвалась Ана. — Почему все говорят про ветки? Какие ветки? Я люблю вишнёвые, и чтоб много клея. Он вкусный.

— Я бы просила вас не шуметь в моем доме, — суше, напряжённей выговорила Нома. — Мы пройдём прямо на кухню. Вот сюда, прошу.

Вервр пискнул летучей мышью, рисуя для себя понимание тихой улицы, заросшей травой. Вот он, забор обширной усадьбы — уже тянется справа. Когда-то ограда была роскошной, с высокими столбами, белокаменным фундаментом и пролётами чугунной ковки. Вся эта красота давно в руинах, остатки прутьев тут и там скалятся гнилыми клыками, всаженными на всю длину в массу дикой зелени. Крапива кое-где выше роста людского, шиповник изошёл на шипы и забыл о розах. Через парк, ставший лесом, петляет одна-единственная тропа, она ловко уворачивается от ям, гниющих древесных стволов, валунов, развалин построек непонятного уже назначения — и упрямо стремится к домику в стороне от главного особняка.

— Тут уютно, — промурлыкал вервр, вдыхая запах леса. — Даже есть кролики.

— Это мои кролики, я не позволю ловить их, — вскинулась Нома, но сразу же взяла себя в руки. — Простите. С чего бы вам ловить их. Я, кажется, несколько раздражена сегодня. Идёмте. Берегите руки, крапива.

Вервр скользнул в парк, вздохнул глубоко, радуясь удалению от города — тесного, душного, населённого помоечными людишками с помойными мыслишками. Ан крался по мягкой траве и уже находил день удачным… когда тропа, будто бы насторожившись, юркнула за толстый дубовый ствол — и сразу под прямым углом пересекла дорогу, намятую колёсами и конскими копытами. Вервр принюхался, с подозрением обернувшись к главному зданию усадьбы.

— Там живут? — прямо спросила Ана, привставая на цыпочки.

— Да. Не шуми, — скороговоркой велела Нома и перебежала дорогу.

У низкого, в одну ступеньку, крыльца домика, к которому и вела тропка, Ному ждали. Прямо в траве сидела старуха, баюкая руку с гнойным нарывом. Рядом лежал, закинув руки за голову, очередной моряк. Чуть в стороне переминался ноб, все более смущаясь столь жалкого соседства. Золото украшений шуршало на его шее и левом запястье. Нобский конь был совершенно доволен тенистым парком и особенно — изобилием нестриженной сочной травы.

— Подождите, — велела Нома.

Она скользнула в домик, сразу вернулась и вынесла корзинку, отдала вскочившему моряку, приняла несколько серебряных монет и ссыпала в карман. Добыв склянку, Нома передала её нобу и смахнула туда же, в карман, взятый у него золотой. Попрощавшись с двумя посетителями, Нома довольно долго возилась, снимала повязку и чистила гной на руке старухи. Закончив с этим, сделала новую перевязку. Когда ушла последняя больная, маленькая ноба жестом пригласила Ану в свой покосившийся, пахнущий сыростью дом.

Крапивный суп оказался вчерашним, холодным и, вдобавок, без мяса. Вервр ел, старательно изгоняя с лица гримасу отвращения к такому обеду. Ещё сложнее было сохранять контроль за ушами и не двигать ими, когда совсем рядом, за стеной, копошились в норе жирные непуганые кролики… Но вервр терпел, недоумевая и задаваясь вопросом к себе самому: собственно, а почему он терпит? Отчаянно злит, что нищая ноба посмела жалеть его и опекать Ану! И, того хуже, защищать.

Вервр едва мог двигать челюстями, сведёнными судорогой: его выворачивало наизнанку от смеха предательницы Аны! Только что дочкой называлась, а теперь вон — отвернулась, готова слушать сказку случайной знакомой и даже… — вервр тихо зарычал — хлопать в ладоши. Определённо: до чего же противен дом, пахнущий ядовитой серой плесенью.

От особняка стали приближаться уверенные шаги. Вервр принюхался: парк пересекает мужчина, довольно молодой, но весь скисший внутри. Он идёт уверенно, хозяйски, и несёт нарыв сплошного раздражения, чтобы вскрыть его здесь и гной излить — здесь. Только к лечению все это не имеет отношения, ничуть… Ан подумал и пересел к стене, за дверь, пока что закрытую.

Хлипкая дверь распахнулась резко, и вервру пришлось подставить ладонь, чтобы не пострадать. Гость, мнящий себя хозяином, замер на пороге, он как раз теперь охотился, но не на крапиву или кроликов, а на Ному.

— Где деньги? Сколько сегодня? — презрительно процедил мужчина. — Опять прикармливаешь нищих и трясёшь с них вшей?

— Вот деньги, — тихо выговорила Нома, сунула руку в карман и протянула горсть монет на открытой ладони. — Извольте покинуть дом, у меня гости. Им не следует видеть вас в таком безобразном состоянии. Это внутренние дела семьи.

— А ты сгинь отсюда насовсем вместе с приблудными гостями. Или тебе нравится смотреть на меня в таком безобразном состоянии? — мужчина рыгнул, чуть подумал и сплюнул на пол.

Вервр поднялся, рыча едва слышно на низких, неразличимых человеку нотах, которые тем не менее для людского слуха — неразбавленная жуть. Вервр отвёл дверь, обошёл её и бережно приобнял гостя за шею, дёрнувшуюся и мигом вспотевшую.

— Вы вошли в дом, куда я приглашён в гости, и не представились, малоуважаемый ноб, — внятно шепнул вервр.

— Ан, не надо, — пискнула Ана. — Он извинится. Он успеет… ещё.

— Он ударил меня дверью, я требую удовлетворения, — широко, хищно улыбнулся вервр, наконец-то найдя… кролика.

— Вы назойливый гость, — вроде бы оговорила Нома, хотя голос ее предал, отчётливо выражая невольное удовольствие от происходящего. — Я не допускаю склок в своём доме.

— А мы выйдем, кроликов посчитаем, — улыбаясь шире, с показом зубов, пообещал вервр. Принюхался и добавил: — Только вот незадача. Он же безродь. Я чую таких сразу: бесцветная гнилая безродь.

— Он мой опекун и советник градоправителя, — с некоторым нажимом сообщила Нома. Передёрнула плечами. — Не трогайте моих кроликов! Хотя… Что я говорю? Это же бессмыслица.

— Кроликов, так и быть, не трону. Ограничусь людишками. Вашими, — вервр крепче сжал ладонь на шее жертвы. — Особняк ты приглядел под портовые склады, а? Я чую хватких. Твоя порода — енот. Отмываешь все, что в ручки ляжет. Мелкий, жалкий зверёк, а все ж зубастый.