Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Кимочка!

В два голоса – и одно слово… Ким рассмеялся, сел рядом и гордо показал полную миску каши. Нашел в сумках ложки и стал кормить своих непутевых попутчиц, заодно рассказывая, как переполошился трактир, когда сверток влетел в оконце. Сразу три страфа с седоками погнались за вороным, а основная засада так запуталась в кустарнике, что в нем и осталась – воевать с ветками. А Клык всех оставил мгновенно позади и сгинул в ночи – порода, не зря на него выродер смотрел с вожделением… Когда шум поутих, Ким вернулся к трактиру, наблюдал осмотр свертка.

– Гнилой у вас край, – грустно закончил рассказ Ким. – Видел я посредника, Маря. Ты сиди и дыши, не падай уж и не охай. Твой управляющий и есть настоящий посредник. Пергаменты он рассматривал. Сказал: почерк твой. И подвеску опознал, и волосы. Он за тобой приставлен был приглядывать. Как ты в свое время – за другим… В лесу был его помощник, мелкая сошка.

– Управляющий мой меня и сжег? Детей любит, жена красавица. Такой приятный человек, всем мне обязан в жизни, – зло усмехнулась Марница. – Я долги его оплатила, он в ноги упал – сам попросил о месте. Никому нельзя верить. Гнилец!

– Ты найди и в этом хорошее, – обнял за плечи Ким. – Все твои домашние в здравии и свободны, при новом хозяине состоят, о тебе поплачут – да и уймутся. Написал управляющий прямо в трактире письмецо про твои дела: мол, таннской солью приторговывала, воровала да людям умы мутила. Отправил в столицу, в Усень. И еще письмо написал. На выродёра жалобу, чтоб его искали по-настоящему. Я долго сидел и слушал. Молодец Тинка, славную нитку углядела! Именно у вас в Горниве, получается, выродёры отдыхают после своих дел на побережье, здесь у них тихий угол. И знаешь, что интересно?

– Ещё есть интересное, сверх сказанного?

– Самое интересное! Всех выродёров как раз теперь вызывают на побережье. Срочно. В столице переполох, так я понимаю. Нашелся у выров враг. Да такой, что явно его извести нельзя, следует травить тайком.

– То есть враг выров – выр? – задумалась Марница.

– О том не сказано ни слова, – улыбнулся Ким. – Сказки выплетать не вижу нужды. До Устры дойдём, там и выспросим. Не бывает тайных дел без явных слухов. В порту потолкаемся, куда галеры ходят, послушаем. И куда не ходят – тоже… Дед Сомра мудрый, он зазря не выведет из леса абы когда. Время нужное, канва скрипит и тянется, ровной стать хочет, от прежних узлов избавиться.

– То есть я могу не только шить, но и выпарывать? – тихо уточнила Тингали.

– Не знаю. Это разные способности. Порой выпарывать старое и труднее, и больнее, чем штопать или шить новое, – тихо выдохнул Ким. – Давай дойдем до моря, Тинка. Дойдем быстро и без глупых приключений. Там многое станет видно. На море горизонт далеко, тебе понравится. Небо ты всегда умела шить. Там же их два – воздух да вода, и оба друг дружкой любуются, друг в дружке отражаются… Ложись. И ты ложись, Маря. Будет вам сегодня сказка особенная, новая: про страфа, танцующего на мелководье да радугу создающего.

Малек вывернулся из зарослей кроны, прищурился, всмотрелся в серые ночные тени. Все спокойно… Можно бережно упаковать в сухие водоросли, затем в жесткий чехол, дорогущую подзорную трубу – сокровище рода ар-Бахта. У плеча азартно зашипел Хол, впиваясь в куртку всеми лапами и пряча короткие слабые усы под брюхо. Чуть подумал – благо, уже в ум входит, шесть лет – и плотно прижал зачаточные мягкие клешни.

– Высоко? – одними губами уточнил Малек. Он знал: выр видит в темноте лучше, такова плата глубин за его ущербность.

– Хол не трус, – прошипел азартный недомерок. Потом чуть помолчал и добавил раздумчиво: – Девять саженей. Высоко. Три плохие ветки: там, там, там.

– Хол умный и осторожный, за это его уважает сам Шром, – ласково улыбнулся Малёк, погладил тонкий, едва начавший крепнуть, панцирь. – Спустимся ещё и сместимся поправее.

После упоминания Шрома, как и всегда, Хол замолчал надолго, благоговея и радуясь. Его, недоросля из слабого рода Ютров, помнит по имени великий боец! И уважает? Огромная, почти непосильная своим великолепием мысль вытеснила из сознания малыша все иные. Глаза утонули в складках глазниц. Хол затих, наслаждаясь похвалой… Малёк улыбнулся уголками губ. Третий месяц он возится с этим смешным серо-розовым детенышем выров. Никому в замке не нужным, брошенным. Ютры бедны, их мало, и все состоят на службе. Им некогда воспитывать малыша, тем более такого – жестоко и заведомо ущербного, родившегося не в срок. Просто гнездо подмокло, и он вылупился. От Хола в общем-то молчаливо, безразлично отказались: сразу было понятно, никому такой не нужен. И его перестали замечать…

Сейчас весь Хол, от основания усов до кончика хвоста, короче вытянутой руки Малька, а должен был за первые шесть лет вырасти гораздо крупнее, самое меньшее – вдвое, выры стремительно прибавляют в длине тела именно в первые годы жизни.

В замке Холу жилось трудно. Недомерка презирали стражи, отшвыривая с дороги ради шутки, он питался остатками чужих обедов и таился в углах, прячась при любом звуке. Он был ничей, и жил вне рода, даже имя свое знал кое-как… А имя ему дал старый Дарга, единственный выр в семье Ютров, кто признал малыша.

Все изменилось в один день. Тот самый, когда род ар-Дох убедился в сохранности своих личинок и отказался от идеи захвата чужого укрепления, которое бережёт сам великий боец Шром.

Малёк устал тогда до неспособности двигаться: он чистил жабры дядьки Сорга. Когда наконец все закончилось, Ларна отнес полусонного, пристроил в уютной тени. Там Малек и то ли отдыхал, то ли бредил наяву. По крайней мере, когда из угла бочком выдвинулся этот вот недоросль и жалостливо сунул в руку вонючий кусок рыбьего хвоста, Малек не возразил. И не отпихнул. Даже не удивился: сил на удивление ушло бы слишком много…

С тех пор жизнь Хола как будто начала свой отсчет заново. Он освоил речь людей в ничтожную неделю, перейдя от невнятного бульканья к вполне складным, хоть и простым, фразам. А потом, в последующие месяцы, Хол заслужил настоящее уважение. Вдвоем гораздо удобнее и безопаснее пробираться в чужие библиотеки. Мелкий выр имел до неприличия слабый панцирь, его клешни не проклюнулись в срок, его усы выглядели издевательством над самим словом – усы, но храбрость у малыша обнаружилась весьма даже полнопанцирная. Так сказал Шром. Громко сказал, стоя на главной площади родового замка и посадив чужого детеныша на свой хвост. То есть, признав достойным во всех отношениях и даже родственным. Это было заслуженное чествование. За десять дней до торжества, в библиотеке рода ар-Фанга, Малек сорвался вниз, повис без сознания на одной уцелевшей страховочной цепочке, готовой вот-вот оторваться. Добраться до него смог только Хол. Ничтожный недоросль с зачаточным разумом, так полагали даже его братья. Но Хол сам приполз, сам, без помощи, закрепил страховку на бессознательном теле, сам, с невесть какой попытки, докинул тонкую веревку до вытянутого уса страхующего внизу Шрома. Потом наладил и толстый канат, сбегал, отнес готовые зачерненные узором записей листки, счистил клей – и рухнул вниз вместе с Мальком, надеясь только на ловкость того же Шрома, успевшего подтянуть к себе веревку и не уронить Малька на камни…