Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Я выродёр, – вздохнул Шром. – Но я хуже Ларны, я делал гнилое дело без оплаты, да-а.

– Клянусь глубинами, ты утомил всех своим упрямством. Идём. Шрон звал. Шестой день я тут, и мне всё интереснее. Какую вы проделали работу с книгами! Бью хвостом от восторга. Сегодня он обещал изложить самое начало нашей жизни на суше. Твой Малёк неплох, это тоже хочу сказать. Есть в нём задатки глубинника. Душою не слаб и умом удался. Шрон его хвалит.

Шром чуть успокоился и побежал следом за Ютой в главный зал. Все уже лежали и сидели привычным кругом, определившимся за последние дни. Ларна лениво точил топор у восточного окна и порой поглядывал в подзорную трубу, изучая скалистый берег. Малёк не сидел на месте. То и дело проверял, точно ли по порядку разложены пергаменты с переводами текстов. Сорг лежал поодаль у окна и страдал над отчетами новых шааров, удручающе подробными, ничуть не лживыми… и подозрительно похожими на доносы.

– Могу начинать? – предположил Шрон. – Это недлинная история. Я приведу только выборку наиболее достоверных отрывков текстов. Малёк, готов?

– Дядька, да я всегда, – отозвался мальчик и сердито повел плечом.

Без Хола он чувствовал себя неуютно. Маленький выр был и другом, и источником сведений о море, где он прежде пропадал месяцами, никому в замке не нужный. А еще за Хола болела душа: как он там, один, на чужой галере, среди незнакомых людей и выров? Малек плотнее натянул куртку, словно без приятеля плечу прохладно. Положил на подставку пергамент, пояснил: книга из относительно новых, написана шестьсот сорок лет назад, на поверхности.

«Первым обманом люди запятнали себя вот как. Человек, назвавшийся мудрецом равным арам, предложил нам, вырам рода ар-Лим, союз. Он пообещал золото для книг и порошки для лечения. В обмен лжец требовал несравненный глубинный жемчуг. Сказанное просил хранить в тайне, ссылаясь на законы своего князя. Поклялся полной клятвой глубин. Однако, получив меру жемчуга, он вместо лекарства дал яд. И мы, семья ар-Лим, надолго утратили покой, разыскивая отравленных и погибших братьев. Позже узнали тайное, и тогда оплатили счет. Все мальки бухты врага были раздавлены. Ибо нельзя дозволить бесчестию плодиться».

Шрон задумчиво шевельнул усами. Малек убрал пергамент и извлек следующий.

– Нет смысла читать дальше, вина обеих сторон явная, полагаю. Явная, вполне даже так. Люди проявили жадность. Выры не учли людского способа жизни. Они отомстили совершенно другим, ни в чем не виновным. Они полагали, что бухта определяет принадлежность к семье. Опрометчиво, достойно порицания. Куда смотрели мудрецы? Так я подумал, и стал искать ответ. Понял неприятное: уже тогда наши мудрецы не уважали людей, ничуть не уважали. Глубже нырну в их помыслы: зависть легла там первой гнилью. Мы желали получать лекарство суши без условий, мы мечтали о достижениях людей – стали, дальнозорких стеклах и многом ином. Ох-хо, и о славе, полагаю. Прежде, до начала общения народов, мудрым вырам не воздавали почестей. Только варсе, только ему. Рожденному трижды и несравненному. Чудотворцу и мудрецу.

Шрон благоговейно расправил усы. Провел ими по новому пергаменту и начал чтение.

«Во время оное не было мира на побережье. Люди, эти мягкотелые глупцы, словно сошли с ума. Они утверждали, что гибель недоросших следует считать грехом превыше смерти даже выра второго возраста. Они жаждали мести и убивали выров, изощряясь в причинении смерти. Игломёты ныне находят самую малую щель в панцире и питают её ядом. Топоры и пики создаются из безупречной стали, порой превосходящей прочность наших панцирей. Коварство людей не знает границ. Они во имя мести нарушают слово и предают клятвы. Утратив многих и скорбя, мудрецы огласили большие состязания, постановов избрать кланда. Если люди возжелали войны, они получат желаемое, народ выров умеет отвечать на вызов».

Шрон молча проглядел несколько строк, пропустил еще и еще. Его тонкий многосуставный палец лег на нужные слова и подчеркнул их.

«Сей год мы считаем славным. Кланд достиг победы, и мудрые закрепили её. Мы усвоили закон людей, разделяющий землю – их жизненное пространство – на отдельные владения разных кландов. Ибо у людей всегда правят кланды, словно война для них – непрерывна. Мы объявили за собой права на море, неотъемлемую жизненную территорию выров. Отныне мягкотелые начнут платить дань за всякий дар моря. За само право отойти от берега. Только так мы обезопасим себя от их алчности. Берег же, бухты его и отмели – наша часть суши, и следует её распределить по чести меж славных родов выров».

Шрон мрачно оглядел слушателей.

– Полагаю, вам ясно и несказанное этими мудрецами. Мы уже заразились алчностью… мы начали менять законы глубин и вкусили отравы золота. Воинственность кландов была подогрета способом правления, принятым на берегу. Ох-хо, мы хотели войны и победы. Мы с неразумностью мальков рвали побережье на клоки наделов, желая отнять у людей необходимое им. Рыбу, важную для пропитания. Пурпурные раковины, используемые в окраске. Жемчуг, цену которому усвоили. Мы хотели воевать и теснили мудрость, отдавая предпочтение силе. А люди… они не уступали нам ни в чём. Нет этого в текстах, нет и меж строк… Но я вижу суть в глубине. Люди именно тогда затеяли непонятное: то, что связано с золотой иглой. Они желали запереть нас в глубинах, так мыслю. Они посмели применить самое страшное средство, дабы навсегда вернуть утраченные бухты. Месть правила помыслами. Месть и жадность, с обеих сторон.

Ларна коротко рассмеялся. Оттолкнул подзорную трубу, бесполезную в сгустившейся ночи. Обернулся всем телом к старому выру.

– Вот они, два моих колдуна! Месть и жадность их имена. Я же знал, найдутся… Только как их убить? Сам я прослужил обоим немало времени.

– И тогда говорили наши мудрецы, настоящие, и сейчас посоветую тебе то же самое, —вздохнул Шрон. – В себе убей их. Иного нет пути, только так. Бой с собою – он самый трудный и длинный, он ведется всю жизнь. Жертвы его велики и ошибки порой ужасны… Еще одна запись важна. Её прочту, непонятную мне. На том мы разойдемся думать, ох-хо…

«В дни сезона ангра вершится праздник выров. Мы избираем себе братьев и признаем их взрослость, даём им род и полное имя. Мы уходим на глубину, дабы там первый раз быть всей семьей вместе и говорить единым звуком, и плыть единым косяком. Увы, беда настигла нас именно в праздник, превратив его в самый страшный день народа выров.

Желтая смерть, так мы зовем свою погибель. Она висит кисеей, и нет сквозь неё пути вниз. Вверх же прорвались немногие. Те, кто прежде срока покинул праздник. Едва ли десятая часть нашего народа, малая горсть. Прочие отравлены, но мы собираем их и лечим по мере сил. Мы не знаем, как долго течения станут разбивать гибельную пелену. Пока что она не позволяет дышать и истончает панцирь. Мы бессильны принять гибель столь многих. Мы утратили, скорее всего, всех старших мудрых – они позже прочих пошли к поверхности. Мы утратили многих из второго возраста. Мы лишились силы и поддержки варсы, он остался внизу. Но и скудным умом уцелевших мы примечаем след беды. Ведет он на сушу. Там наш враг. Не знаем пока, как люди разбудили кипуны и напоили смертью воды. Но видели мы отчетливо след их галер. След, который нам понятен на поверхности и спустя десять дней. Люди не знают, что на воде есть следы. Они лгут, отрицая сам выход галер из портов. Ложь их лишь укрепляет худшие подозрения. Эта вина превыше всех прежних. Новый кланд будет избран. Слово его объединит народ».