Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Ты не отвлекайся, – обернулся Ким. – Выры, скажу я тебе, многие еще глубины помнят. Это уж точно… мне дед Сомра так сказал. А нитки тут вырьи.

– Тогда я дедушку и попрошу помочь, – обрадовалась Тингали, становясь привычной девчонкой. – Пусть он решает, он разберется. Дедушка Сомра! Помоги обрезать гладко да ровно.

Ким обнял Марницу за плечи, рванул повод страфа, подгоняя его вплотную к себе. И второй рукой прихватил ладонь Тингали. Никакого ножа Марница не заметила. Тингали аккуратно толкнула пальчиком воздух – и в голове словно вихрь вздыбился, унося мысли и лишая способности верно понимать окружающее. Деревья пошатнулись, испуганно взмахнули ветками… Мелькнуло небо, синее до удивления, пронеслась полосами трава, лохматая, вздыбленная. И тишина заложила уши. Когда стало можно говорить и слышать, когда мир сделался привычным, Марница тяжело, сквозь зубы, выдохнула.

– Какого рожна солнце делает там вот, на закате? – уточнила она.

– Или на восходе, – задумался Ким. – Надобно пообвыкнуть, затылок ломит… Словно меня крепко стукнули. Свет от тени не отличу, утро от вечера… А все же – вечер, теперь разобрался я. Все же кинуло нас сильно, хорошо хоть – не разбросало, я слегка забеспокоился.

– Слегка? У меня на руках синяки от «слегка» не случаются, – расхохоталась Марница. – Оно бы и раскидало, но ты здоров впиваться, аж кость ноет… Это я спасибо сказала, понял?

– Нитка хорошо срезалась, – довольно отметила Тингали, пропуская весь разговор мимо ушей. – Мне сейчас недосуг, закат или рассвет. Все одно: штопать надо. Тут небольшая работа, две щелочки заделать. Я скоренько.

– Всё же закат, – Марница согласилась с Кимом, недоуменно озираясь. – Ким, а где это мы? Место нелепое, зелень густеющая, я такой отродясь не видывала. Вон, глянь: Клык траву ест… Вкусная, значит.

– Мне казалось, ты лучше всех знаешь, где мы и куда идем, – огорчился Ким. – Я тут никогда не бывал. Но, если подумать… Вроде, пониже мы, чем прежде были, с холмов спустились, так лес шепчет, я уже разбираю, осваиваюсь. Вода оттуда вон сбегает, озерки глянь – выявились. Ручей я слышу, говорливый он, звонкий. Камешки огибает, спешит да бурлит. Туда спешит, – Ким махнул рукой. – Полагаю, к морю.

– Эк, ты по-крупному указал, сразу к морю, – обрадовалась Марница. – Давай сушняк искать. Нелепый лес! Весь как есть живой. Неудобно.

– Может, в нём на следующий год малина уродится? – понадеялся Ким. – Я бы не удивился. Идем к ручью. Там и заночуем. Утро вечера светлее, в нем радость дня щедро копится. Утром и решим, куда поспешим. А только по этому лесу – куда угодно полезу. Мне в нем хорошо. Дома я, понимаешь? Он здоровый и понятный.

– Ага, понятный. Мне бы еще выяснить, на каком таком кусту плюшки растут, – прищурилась Марница. – А то наши все уже опали да увяли… я тоже стих могу сложить, вот как! Завтрашний-то день мы продержимся, – добавила она, хлопнув по заседельным сумкам. – А потом будем думать. Трактир нам надобен, в нем кормят и припас продают. Когти страфам правят. Клыку уже полгода их не правили, надо глянуть.

– Тинка умничка, все без единой ошибки сделала, точно и складно, – снова засиял улыбкой Ким. – Вот и ручей. А когти я ему давно посмотрел, не даром напрашивался в пастухи.

Марница кивнула, повела вышивальщицу, не отпуская плеч и оберегая по-прежнему. На малопонятную работу рук Тингали она более не глядела. Зачем? Вокруг так много перемен, их рассматривать интереснее. И слушать – тоже. Звуков в густом живом лесу куда как поболее, чем в любом знакомом. Птицы вскрикивают, потревоженные шумом людского движения. Мелочь незаметная под ногами шуршит, свои тропы прокладывает. Трава шелестит, незнакомые по виду метелки соцветий качает-баюкает… Нет и малого запаха гнили, прелость грибная – она другая, вкусная да приятная.

– А не станем мы искать тропу, – задумалась всерьез Марница, расседлывая Клыка на ровной полянке. – Ким, мы через лес пойдём. На закат, чуток забирая к северу. В порту Устры всех, кто видел странное, подсадили на тант. Скоро на этой тропе тесно сделается от выров, их стражи и рабов. Нам надо выходить к старой тропе, есть такая, в Хотру она прямиком тянется от ближних сел. И скажем там, что едем в Ласму, в земли ар-Бахта, показать Клыка в их главный питомник. Уж я и без сказок наплету такого – не усомнятся. Но первым делом заглянем в Хотру. Слухи надо пособирать.

– Слухи – в твое лукошко грибы, – подмигнул Ким. – В этом важном деле ты лучшая добытчица.

Марница гордо тряхнула волосами. Еще бы! Точно сказано и звучит хорошо, уважительно. У каждого из них есть свои дела, и вместе эти дела могут сложиться в большую пользу.

Вечернее небо синело болезненно и густо, словно отмечало непривычность нового состояния леса, его зеленой ткани, вытянувшейся и разбухшей. Небо хмурилось, сводило темные брови облаков. Ким радовался: гроза, твердил он – это очищение и обновление, новый лес приживается в мире и нравится ему. Ким шутил, улыбался – а сам таскал лапник да укрывал времянку, готовя надежный сухой ночлег. Лес притих, вслушиваясь в перекаты небесной речи. Повелительной, так похожей на говор тетки тучи из Безвременного леса… Ночь наступила сразу, едва качнулся свежестью первый влажный порыв ветра, и тяжелые крупные капли ударили по листьям. Дождь шумел всё громче, ветер рвал негодные листья и выметал гнилой сор из леса. Ким сидел у края толстого елового полога и улыбался. Кому в высверке молний да грохоте грома страх чудится, а кому и привет из родного края…

Утром лес сиял совершенной зеленью, избавленной от пыли, отмытой до последнего листочка. Птицы перекликались, обсуждая ночную непогоду. Кисея теплого тумана поднималась всё выше, делая эхо гулким, а вид сказочным. Путники покинули еловый кров на рассвете, не спеша и не мешкая. Полдень разморил влажной жарой, высветил прогал впереди. К вечеру лес проредился и состарился, привычно запахло гнилью, Клык с сомнением попробовал жухлую траву – и сердито заклокотал, ругая негодный корм. А на закате явила себя тонкая кривоватая тропа, неровно протоптанная по гривке над ручьем. Марница задумчиво почесала затылок.

– Вот уж куда и не думала угодить! Хотра там, – махнула она рукой. – Недалече, дней шесть пути. Кривая дорожка, стянутая ниткой, которую ты, Тинка, распустила, нас на самый север земель ар-Капра закинула, к границе Ласмы. Как шла она изгибом – так нас и метнула, по продолжению своего участка, к северу отклоняющегося… Через гиблое болото, получается. Если есть теперь то болото.

– Канва натянулась, земля выровнялась, – порадовался Ким. Подмигнул Марнице. – Могло и наоборот случиться, если прежде тут холмы лежали, они бы снова спины выгнули. Гроза славная была, она помогла канве расправиться. Идем, поищем трактир, где свежие пироги с булками растут – гостей ждут.