Оксана Демченко - Топор Ларны [Litres, СИ]

– Кланд обезумел, – ужаснулся Шрон.

– Брэми Ларна просил передать: он полагает, это не план кланда, – тихо продолжил страж. – Он сказал, что больше похоже на иное. Хотел проверить, жив ли старый шаар и не пытается ли он или его сын собрать наемников, прикрываясь волей кланда.

– Сколько в Горниве выров? – тихо спросил сам у себя Шрон. Потер верхними руками панцирь в задумчивости. – Ар-Сарна тут не живут, им столица милее. Им кажется важным удержать власть там, хотя столица лежит в землях ар-Багга… Невесть где! Собственный замок кланда стоит на восточном берегу, в запустении его бассейн. Главный, как же… Одно название, никак иначе и думать не следует. Все силы кланда в столице, нет сомнений. Положим, стражей-выров в замке с десяток, пусть и полнопанцирных, из безродных, у кого своих замков нет. Именно так я сам указал Ларне, когда он выспрашивал. Тантовых кукол не менее сотни, что толку от тех кукол без грамотного управления? Далее… еще в трех городах выры имеются, по пять-семь, не более. И все? Пожалуй, так. Ох-хо, плохо дело в Горниве. Гниёт власть и закон ветшает.

– Зато выродёры тут вольно живут после того, как их объявят мертвыми, – добавила Тингали. – Ларне так сказал наёмник, которого поймали в Тагриме. И таннскую соль тут производят.

– Верно ты выбрала ветер для парусов мысли, – подхватил Шрон. – Шаару надоело быть рыбьим кормом. Он хочет иного.

– Князем стать, – уверенно закончила мысль Тингали. – А не рановато он выров признал негодными?

– Так посредники выродёров ему не чужие люди, – предположил Шрон. – Про гибель сорока галер узнал, пожалуй, раньше кланда… Только на днях и узнал: вот уж вовсе верно я угадал, как мне думается. От новости такой шаар сильно в собственном мнении возрос да укрепился. Немирье у выров? Ар-Бахта враждуют с ар-Сарной? Хорошо же, вот вам новый повод, бейтесь крепче и до победы, истребляйте друг дружку. А я тем временем накоплю сил и возмечтаю о столице, что мне одна Горнива… – старый выр резко лязгнул клешнями. – Гнилец!

– Шаар? – понятливо вздохнула Тингали.

– Да он-то что, ловкий вор с крепкой хваткой, – отмахнулся Шрон. – Кланд гнилец, нет в нём ни мудрости, ни обычного ума! На собственной земле взрастил заговор, своей же глупостью дал врагу вдоволь золота и силы. Да ещё и знанием обеспечил о наших слабостях и нашей малочисленности. Теперь я иначе понимаю сказанное Сомрой. Нет у нас времени, ох как нет его, песком ошибок да лжи утекло время меж пальцев… Гораздо менее его осталось до подхода большой волны бедствий, чем я смел надеяться. Или мы ту волну одолеем, или она сметёт нас. Если кланд начнёт войну и с нами, и с людьми, вовсе погибнем. Выров станут травить без счёта, на нас сваливая вину. Юг всколыхнётся. Выры оттуда пойдут местью против нас – связавшихся с выродёрами, а людей до кучи сгребут. Когда гнёзда личинок подгнивают, им дают проклюнуться до срока, потому на юге-то выров теперь немало, сотен пять только из молодых, не меньше… Многие ущербны, но и тех в ярости людям будет не под силу остановить, коль они волной пойдут.

– И при любом немирье Горнива обезлюдит, – вздрогнула Тингали. – Не только она.

– Идём к воде, там будем ждать Кима и Ларну, – молвил Шрон спокойно и раздумчиво. Добавил, обращаясь к стражу: – Помоги поскорее собрать плоты и переправить людей. Нас не надо оберегать. Если что – я в бой не полезу, а в воде мне от людей со всяким их оружием вреда не случится.

– Как прикажете, ар, – согласился страж, качнул клешнями и быстро покинул поляну.

Тингали спустилась к воде и села на большой темный валун, прогретый за день глубоко, надежно. Стала глядеть на лес и ждать вестей. Шрон то объявлялся рядом, то нырял – отдыхал и добывал рыбу на ужин.

На камне было уютно и удобно, но скучно. Тингали достала свою работу – недошитый поясок для брата. Придирчиво изучила и взялась за иглу. Странно шить ею, золотой и сказочной, выстраданный и душою выплетенный узор – да обычными нитями. Словно сказка с былью срастается. Каждую нитку приходится по десять раз пропускать через пальцы, цвет её подбирая точно даже из многих подобных, удаляя малейшие неровности скручивания. Да и мысли при шитье надобно направлять не бестолково, а в нужное русло. Не просто так зайцы по узору прыгают: это ловкость их помогает Кимочке, оберегает от беды. И зелень лиственная к пользе, в ней пожелание защиты и покоя, ясности мыслей и уюта. Цветы же шьются сами собой, их и не переделать. Пробовала куп пустить по краю – синий он, нарядный. Не вышло! Марник розовый да лиловый к Кимочке льнёт, и яснее ясного, что не зря. Льнёт, обнимает, зайцев приманивает. И сам цветёт жарче, раскрывается да радуется. Кропотливая работа, а только движется ловко да быстро, привычна она рукам и душе приятна. Закат ещё не убавил дневного света, а готов уже поясок. Тингали оглядела его и осталась довольна. Встала в рост, изучила лес – нет никого, и ветка не шевельнется, и птицы молчат, о Кимочке не поют… Пришлось сесть и снова ждать. Нет ничего тягостнее ожидания без дела!

Пустой пояс – второй – руки сами добыли из заплечного мешка. Ощупали задумчиво. Сколько раз сама себе удивлялась: нет ниток для Ларны. Может, простыми шить начать, так и в душе выявится поболее определенности? Жалость – она тоже бывает разная да говорящая, не пустая. Что более всего задевает в сероглазом? А бесприютность его. Как сказал Ларна тихо да грустно, что дома у него нет и никуда вернуться не тянет, так слезы чуть к горлу не подступили.

Тингали сердито потянула носом, прогоняя свою глупую жалость. Шить надо узор, а не мочить канву слезами! Но сперва выбрать: какой же рисунок хорош для бесприютного? Он – не Кимка, его зайцем в канву и не вплести. Он нынешний себе не мил, пожалуй… Серьезная беда! Но ведь и отступать поздно, пояс-то лежит и канва его чиста, и игла в работу просится. Пришлось выгребать нитки из мешочка все, до последнего хвостика. И перебирать, разыскивая нужные, хотя бы похожие на задумку, способные мысль подсказать, основу для узора. Вместе с нитками из мешка выпал трехцветный дерюжный котенок. Тот самый, подаренный дочкой больного сапожника, ещё по дороге из Горнивы.

– Ух, и чудной узор, – усомнилась Тингали, вцепившись обеими руками в игрушку и рассматривая её. Хитро прищурилась. – А только дарёным вышивкам изнанку не проверяют! Что сделаю, то и будет правильно. Вот.

Придя к столь неоспоримому выводу – а кто оспорит, рядом никого нет – девушка уложила пояс на колени, еще раз осмотрела. Усадила игрушку на камень, погладила по дерюжной спине. И взялась за работу, насмешливо изгибая бровь и порой фыркая от проказливости котят, лезущих в узор без счёта. Да так споро – словно им пояс тоже нравится… Котята все были трехцветными, домашними и ухоженными. Для них стояли тут и там плошки с едой, вились нитки с бантиками. Приманчиво лежали без хозяйского внимания цветные клубки – уже наполовину распущенные игрунами…